– Эй, Кафал, ты там закончил? – нетерпеливо и раздраженно окликнул колдуна Торант.
Кафал переглянулся с Сеток и, покачав головой, вернулся к оул’дану.
Раздался громкий скрежет, затем удар, и в пещеру хлынул холодный сырой воздух.
– Чуешь? Мы в лесу.
Сеток подошла на голос Кафала, поднимая фонарь повыше.
– Деревья, – сказала она, вглядываясь в смутные очертания стволов.
Квакали лягушки. Где-то снаружи, наверное, было болото.
– Если уже ночь, тогда почему летучие мыши сидели в пещере? – удивился Торант.
– Видимо, мы попали сюда на закате. Или очень скоро рассветет. – Кафал ухватился за очередной камень. – Торант, подсоби. Одному слишком тяжело… Сеток, будь добра, отойди.
Вдвоем они вытащили огромный камень, и следом посыпались дурно обтесанные булыжники. Сверху заскрежетало, и колдун с воином едва успели отпрыгнуть от падающего потолочного камня. Все вокруг заволокло пылью, и курганная кладка застонала.
Кафал, откашливаясь, махнул рукой.
– Наружу! Быстро!
Жмурясь от пыли, Сеток полезла через камни. Выбравшись и отползя подальше, она оглянулась. Потолок с грохотом обрушился. Завизжала лошадь. В провале возник Кафал, а за ним – Торант, которому удалось как-то опустить лошадь на колени. Крепко держа поводья, воин дергал за них, и наконец из темноты показалась лошадиная голова, блеснув глазами в свете фонаря.
Сеток никогда прежде не видела, чтобы лошади ползали, – даже не думала, что это возможно, однако кобыла, запачканная грязью и по́том, все-таки выползла из провала. Упало еще несколько камней, и она, болезненно заржав, стала карабкаться передними ногами.
Стоило животному выбраться, укрытый мхом курган обрушился окончательно. Выросшие над ним деревья затрещали и повалились сверху.
Из задних ног у кобылы текла кровь. Торант снова успокоил лошадь и стал осматривать порезы.
– Могло быть хуже, – пробормотал он. – Сломай она бедро…
Сеток видела, что воин дрожит. Связь с этой несчастной кобылой заменила все те связи, которые так жестоко оборвали ему в молодости, перерастая во что-то поистине чудовищное.
Кафал тоже смотрел на оул’дана, затем отвернулся и стал изучать лес вокруг. Потом поднял глаза к небу.
– Лун нет, а звезды… туманны, и их мало. Ни одного знакомого созвездия.
– Здесь нет волков.
Колдун посмотрел на Сеток.
– Призраки – да, но ни одного… живого. В последний раз они бегали здесь столетия назад. Столетия.
– Я вижу оленьи тропы и олений помет. Значит, дело не в голоде.
– Нет. Их истребили. – Сеток обхватила себя руками. – Расскажи мне, о чем думают те, кто готов убить последнего волка, чтобы никогда не слышать горестного воя, не смотреть с содроганием на охотящуюся стаю. Объясни мне, великий колдун. Я не понимаю.
Кафал пожал плечами.
– Мы, Сеток, терпеть не можем соперничества. Не можем смотреть на тот же огонь в их глазах. Ты не видела цивилизованных земель. Животные покидают их и не возвращаются. Образовавшуюся тишину заполняют голоса наших сородичей. Если бы мы могли, то убили бы даже ночь.
Колдун посмотрел на фонарь у нее в руке.
Сеток со вздохом погасила его.
Все сразу погрузилось во тьму. Торант выругался.
– Это не поможет, волчье дитя. Мы зажигаем огни, но тьма остается. Она у нас в душе. Посвети туда, и увиденное тебе не понравится.
Сеток была готова зарыдать. За призраков. За себя.
– Нам нужно найти дорогу домой.
Кафал вздохнул.
– Здесь есть сила. Незнакомая, но я, пожалуй, мог бы ею воспользоваться. Я чувствую, что она… разбита. Ее давно, очень давно никто не призывал. – Он огляделся. – Нужно освободить место. И освятить его.
– Без Таламандаса? – спросил Торант.
– От него было бы мало пользы, – ответил Кафал. – Его узы перерезаны. – Он посмотрел на Сеток. – А вот ты, волчье дитя, можешь помочь.
– Чем?
– Призови призраков волков.
– Нет. – От одной мысли ей сделалось мерзко. – Я ничего не могу дать им взамен.
– А если предложить им проход? В иной мир, возможно, даже в наш, где они встретят живых сородичей, где будут незримо бежать с ними плечом к плечу, вспоминая охоту, старую дружбу и привязанность.
Сеток, вскинув брови, посмотрела на колдуна.
– А такое возможно?
– Не знаю, но попробовать стоит. Мне не нравится этот мир. Даже в лесу воздух отравлен. У нас впереди почти вся ночь, попробуем успеть до рассвета, пока нас не нашли.
– Тогда начинай освящать место.
Сеток ушла поглубже в лес, присела на мшистое поваленное дерево – точнее, срезанное: никаким топором нельзя было бы оставить столь ровную кромку. Почему его бросили просто так? «Безумие какое-то», – прошептала Сеток и, закрыв глаза, попыталась отогнать печальные мысли.