Лето выдалось очень жарким, и прогулки мы устраивали сразу после раннего завтрака, остаток дня посвящая вышивке, до которой Анфиса Платоновна была большая охотница, а я оказалась удивительной бездарностью. Единственное, что нам удалось совместными усилиями — чехол для зеркальца из черного бархата с ягодками по периметру, за которым я спрятала телефон, права и коронку ключа жука — мои самые ценные артефакты.
5. Беда
Как обычно это и бывает, несчастье случилось не там, где его ждали.
Осень в тот год пришла неприятная. Строго в середине августа (тогда я еще вела учет по новому стилю — 1 сентября), зарядили обложные дожди. Резко захолодало и летнее пекло сменилось собачьим холодом. У крестьян на корню гнили яровые, мельники ходили сердитые, торговцы мукой ждали повышения цен.
Фрол съездил в Москву и вернулся простуженный. То есть я-то поняла, что к чему уже днем, потому что вернулся он поздно, от чая отказался и сразу лег. С утра в лавке мы переживали наплыв покупателей, так что отсутствием начальника я озаботилась после обеда. Авдюша отпросился к матери в деревню, а Данилка побожился, что Фрол Матвеича не видел и лишь тогда я отправилась наверх. Пощебетала с Анфисой Платоновной, которая увлеклась чтением и теперь домучивала «Преступление и наказание». Я уже нашла ей романчик полегче, «Петербургские трущобы» Крестовского, но она еще старалась. Каждое событие в романе она переживала близко к сердцу, подолгу обсуждала поступки персонажей. Я же еще в школе возненавидела всю эту гоп-компанию во главе с Раскольниковым, но раз старой купчихе они заменяли сериалы…
У комнат хозяина я уже услышала кашель и вошла без стука. Совершенно мокрый Фрол в одной рубахе стоял у открытого окна.
— Жарко мне, Ксюшенька, душно…
— Да что же Вы, Фрол Матвеевич!
Я бросилась к окну, закрыла. Отвела хозяина в его спальню, крикнула Феклу и вдвоем мы перестелили мокрое белье, переодели хозяина, несмотря на его вялые протесты в чистое, и вызвали врача.
Доктор Скакунов долго осматривал пациента, а потом вынес вердикт, что у него лихорадка. Прописал кровопускания и хинин. Как в этом городке еще не передохли все жители, я не понимаю.
Всю ночь я не отходила от постели больного, обтирая его простынями с уксусом, заливая чаем с малиной и ежеминутно молясь о его выздоровлении. Впервые поймала себя на мысли, что Фрол мне дорог не только как гарантия стабильности, но и как близкий человек. Пусть брата у меня никогда не было, но по-моему, я начинаю понимать, что к нему могу чувствовать. К вечеру прибежал Рябинкин, у которого удалось выклянчить салицин. Аспирин еще не придумали, от салицина блевали, но жар начал спадать.
Я и задремала-то лишь на вторые сутки ненадолго, но этих двух часов Анфисе Платоновне хватило, чтобы, посидев у ложа сына, подцепить то же самое.
Следующую неделю я продержалась на кофе и животной ярости. Фрол уже вставал на ноги и почти уверенно спускался по лестнице, чтобы там руководить мальчишками, а вот Анфиса Платоновна не смогла: на фоне высокой температуры случился второй инсульт, который полностью ее парализовал. Через шесть дней она скончалась на руках у безутешного сына.
Я слегла в день похорон.
Полагаю, что грипповала я дня четыре, и это были очень долгие и тягостные дни. Вымотанная стрессом, усталостью и безысходностью, я вяло лавировала на границе между горячечным бредом и сном. Фекла меня удивила — она повторяла все, что я делала с Фролом, и мне, изрядно похудевшей и ослабевшей, удалось выжить. Вирусы в это время поядренее будут, чем в двадцать первом веке.
Как только я смогла сохранять бодрствующее состояние более чем на полчаса, зашел Фрол.
— Фрол Матвеевич, извините, что я… — пристроила хотя бы голову в вертикальное положение.
— Оставьте, Ксения Александровна. Вы со мной-то возились, когда я куда хуже был. — Он осунулся, постарел за эти дни, а ведь на пару лет младше моего биологического возраста.
— Как Вы? — я коснулась его сухой, прохладной ладони.
— Ничего, Ксения Александровна, ничего. Образуется все… — он помялся и продолжил. — Может Вам надо чего?
— Спасибо, теперь только отлежаться нужно будет.
Он посопел и глядя в одному ему ведомую точку на полу, продолжил.
— Я вот что спросить хотел…. Сказать…. Спросить… — помолчал, посопел, потом опять продолжил. — Вы теперь-то что думаете?
— Теперь-то? — я побарахталась в подушках и все же попыталась сесть. Со второго раза получилось, значит к вечеру пора вставать.
— Ну раз маменька… Нет больше маменьки…
Ой, черт! Точно. Куда ж мне теперь, когда зима катит в глаза?
— Да, компаньонкой мне теперь не быть… — И даже рекомендательное письмо после такой скандальной истории я не получу.
— Не уходите, а? — Он бухнулся на колени перед кроватью. — Я придумаю что-нибудь, только останьтесь.
Я даже растрогалась.
— Хорошо, Фрол Матвеевич. Все наладится.
Фрол думал основательно и не на сухую. Я только рискнула встать к столу, как он, с мокрыми от утреннего туалета волосами и заметным перегаром возник на пороге столовой.
— Я, Ксения Александровна, предлагаю Вам стать моей супругой.