Пыль и бисер (СИ)

— Несколько лет назад. Я получил ранение… И теперь оно препятствует моему… Понимаете… Детям… — он чуть съежился и только по пунцовеющим кончикам ушей было понятно его настроение. — Мы с Вами впервые встретились, когда я уже не видел смысла в своем существовании. Но теперь я точно знаю, что счастье может быть и со мной.

О как! Мне можно играть в карты — найти в глухом городишке в женихи гея и инвалида — надо иметь талант. Хотя медицина творит чудеса, и вряд ли все так плохо.

— И это единственное препятствие? — я погладила его волосы — шелковистые, густые, пахнущие одеколоном. — А как же мое… положение… Вряд ли Ваша семья мечтает о такой партии…

— О, Ксения Александровна, не беспокойтесь, батюшкино благословение я уже получил. Но после всего… Вы согласны?

Я погладила кольцо кончиками пальцев.

— Вы очень нравитесь мне, Петр Николаевич… И ради этого чувства, я прошу Вас подумать еще…

Пока я придумывала отговорку — все же подумать надо не только для приличия, но и для себя, он оказался на коленях, прижал к губам мои ладошки и посмотрел в глаза…

Да, я год живу здесь прожженной устрицей, использую любые возможности в своих целях, изворачиваюсь, попустительствую в обмане, лукавлю на исповеди, и способна убить ради собственного блага. Но с этим парнем (хотя какой он парень, здесь в двадцать даже самые наивные становятся мужчинами, способными отвечать за свои слова и поступки) я снова проживаю свои девятнадцать, те наивные, чистые и добрые девятнадцать, но так, как их надо было прожить, а не с пьяной вечеринкой, которая крепко потрепала образ тогдашнего рыцаря в белых доспехах и окончательно разбила сердце мне.

— Да… — губы шепчут это сами по себе, без участия рассудка, а он расцветает от этого звука, подхватывает и кружит меня. И я улыбаюсь наиглупейшим образом. Все-таки весна 1894 года в Саратове — удивительная.

* * *

А после мир завертелся каруселью: Петенька поймал извозчика, и мы отправились к отцу Нафанаилу, изрядно озадаченному таким поворотом судьбы. Были назначены оглашения — и теперь весь приход будет в курсе нашей свадьбы. Мой жених — как это странно звучит о мужчине, который даже ни разу не поцеловал меня — достает из-за пазухи какие-то бумаги, явно устраивающие священнослужителя, а я вспоминаю Бродского.

Я вышла замуж в январе.
Толпились гости во дворе,
и долго колокол гудел в той церкви на горе.

     От алтаря, из-под венца,

      Видна дорога в два конца.
      Я посылаю взгляд свой вдаль, и не вернуть гонца.
      Церковный колокол гудит.
      Жених мой на меня глядит.
      И столько свеч для нас двоих! И я считаю их.

Вот и я считала свечи у алтаря, покуда поручик Татищев семимильными шагами приближал мое супружество.

— Ксюшенька, ангел мой, если оглашения пройдут до 20-го, мы успеем обвенчаться перед постом.

— Да, — рассеянно соглашалась я.

— Нам не очень нужна пышная свадьба?

— Как Вам угодно, Петя. — свечей-то сколько сегодня…

* * *

— Петя, перед каким постом мы успеем обвенчаться? — я задала вопрос уже на пороге лавки — сегодня я соображаю медленнее носорога.

— Перед Петровым постом. 3 июня. — профессионально отчитался мой жених.

— А… да… — я уже вошла в двери. — Как 3 июня? Меньше месяца же осталось? Разве так можно?

Он рассмеялся детским счастливым смехом.

* * *

В лавке на меня испытующе смотрели сразу три пары глаз. Вместо ответа я стянула с руки перчатку.

— Вот это да!!!! — ухнул совой Авдей.

— Лоб подставляй, чудила, проспорил. — буркнул Данила.

Из чулана послышались всхлипы Фёклы, а я уткнулась лицом в грудь Фрола.

— Что же я наделала, Фрол Матвеевич…

— Будет, будет, Ксения Александровна… — он после некоторого колебания погладил меня по голове и крепко прижал к себе. Жизнь необратимо менялась, и нам обоим было жутковато перед неизвестностью.

* * *

С вечера же меня вдруг начали опекать. Первой, как ни странно, выступила дотоле почти безмолвная Фекла.

— Барышня, Вы вот как хотите, а приданное надо справлять. Замужней то негоже, как монашке в келье жить.

Я аж опешила — она в лучшем случае здоровалась, а любую помощь оказывала без лишних слов.

— Ну у меня есть тут… — Я неопределенно махнула в сторону сундука. Там накоплено четыре летних платья, два визитных, два прогулочных. Белья еще несколько смен.

На меня посмотрели с укоризной.

— Да как же без посуды, полотна, рушников? У нас в деревне последняя девка идет под венец со своим добром…

И понеслось…

* * *