Пыль и бисер

— Душа моя, тут у капитана Осеева именины были и я в фанты выиграл.

Ну хоть какая-то радость, и теперь я напропалую музицировала. Дни перестали быть бесконечными и тягостными, и к нам потянулись гости. К счастью, народ здесь тактичный и наше имущественное положение быстро перестало быть загадкой, так что приходили к нам чаще со своей выпивкой и закуской, а уж культурную программу я обеспечивала.

Чаще всего нас навещали молодые, несемейные подпоручики и поручики, так что обстановка царила самая непринужденная. А дамы постарше начали напрашиваться в гости с дочерями на выданье. И это было великолепно — стать сводней.

— Ксюшенька, счастье мое, спой нам сегодня. — как бы между делом произнес муж за завтраком.

Я поперхнулась своей кашей.

— Что?

— Ну выбери на свой вкус. Вот это твое про соловья — очень недурственно.

Само собой, недурственно. Через 25 лет «Белой акации гроздья душистые» зазвучат в Париже, Риме, Ницце, Нью-Йорке, Шанхае как реквием именно по нашему времени.

— Хорошо, милый. На сколько персон ужин?

— Только свои будут. Человек 20.

Отдохнула, почитала, помечтала.

Какой-то странный контингент — суровые лица, часть из которых мне незнакома, а вот этот мужчина в очочках и непривычном темно-зеленом мундире с серо-синими брюками — вообще, как прыщ на попе.

— Ксюшенька, милая, позволь тебе представить инженера железнодорожной службы Федора Андреевича Фохта.

Лучезарно улыбаюсь, протягиваю руку для поцелуя, наблюдаю за его неуклюжестью — вот же человек, роняет все, что ни увидит, а затем извиняется, долго и сбивчиво, краснея кончиками ушей.

Всюду бегут дороги,
Всюду бегут дороги,
По лесу, по пустыне,
В ранний и поздний час.

Люди по ним ходят,

Люди по ним ходят,
Ходят по ним дроги,
В ранний и поздний час.

Топчут песок и глину,

Топчут песок и глину
Страннические ноги,
Топчут кремень и грязь…

Кто на ветру — убогий?

Всяк на большой дороге
Всяк на большой дороге —
Переодетый князь!

 Треплются их отрепья

Всюду, где небо — сине,
Всюду, где небо — сине,
Всюду, где Бог — судья.

 Сталкивает их цепи,

 Сталкивает их цепи,
Смешивает отрепья
Па́рная колея.

 Так по земной пустыне,

Так по земной пустыне,
Кинув земную пажить
И сторонясь жилья,

Нищенствуют и кня́жат —

Нищенствуют и кня́жат —
Каторжные княгини,
Каторжные князья.

Вот и сошлись дороги,

Вот и сошлись дороги,
Вот мы и сшиблись клином.
Темен, ох, темен час.

Это не я с тобою, —

Это не я с тобою, —
Это беда с бедою
 Каторжная — сошлась.

 Что же! Целуй в губы,

Что же! Целуй в губы,
Коли тебя, любый,
 Бог от меня не спас.

 Всех по одной дороге

Всех по одной дороге
Поволокут дроги —
В ранний ли, поздний час.

Несколько секунд после последних аккордов стояла тишина и лишь потрясенные глаза блестели в полусумерках, а потом комната взорвалась овациями.

— Ксения Александровна, это невероятно!

Инженер Фохт молча неотрывно следил за моими движениями. Как-то странно, я от подобного отвыкла после полета одного почтового служащего вниз по лестнице. Но вскоре беседа переключилась на что-то более важное, какие-то прокламации, с которыми я не была знакома, и мне удалось скрыться.

В передней, под вешалкой с плащами лежал промокший от дождя обрывок листа бумаги. Дешевой желтой бумаги с уже подтекшей типографской краской.