Пыль моря (СИ)

Последнее время Сяоли часто уединялись с Тин-линем. Она жаловалась на скуку и Дарханя.

– Дорогой братец. Как всё надоело! Этот Дархань стал просто невыносим. Сплошные подозрения и слежка. А я всё боюсь и дрожу при одной мысли, что может произойти, если сыщики наплетут ему на меня.

– Что же делать, Сяоли? Мы не властны решать свою судьбу. Значит, на роду нам так небо повелело. Только и остаётся, что терпеть.

– Будь я мужчиной! – мечтательно протянула она.

– И мужчинам не очень сладко. Ведь китайцы мы.

– И всё же лучше. Сам подумай. Если что случится со мной, куда я денусь? Отец и тот отвернётся от меня. Сейчас такой ласковый и внимательный, знает, что нет выгоды со мной ссориться. Противно!

– Тише! Не услышал бы кто.

– И то верно. Но, знаешь, брат, мне часто приходит в голову страшные мысли. Хочется всё бросить и сделать что-то страшное, но необычное. Знаю, что потом мне не жить, но это так волнующе...

– Это от дедушки у нас. Меня тоже такие мысли посещают. В такие минуты вспоминаются рассказы о юге. Там дерутся с Цинами, а здесь всё заглохло. И надолго, видимо.

– Да, ты прав. Там что-то творится, но трудно разузнать подробности. Маньчжуры строго за этим наблюдают.

– Дархань, наверное, рассказывает что-нибудь?

– Бывает иногда, но сам потом пугается и грозит страшными карами. А я притворяюсь дурочкой. Да и трудно понять, что там такое. То Чжаны берут верх, то маньчжуры. Но, во всяком случае Дархань уверен в скорой и окончательной победе.

– Не может того быть! Дедушка не верит в это. Не может такой большой народ смириться кучке завоевателей.

– Милый дедушка сколько лет так говорит, а дела становятся всё хуже. Народ сломлен и запуган. Маньчжуры знают своё дело.

– Знали бы они это дело, если б наши же ваны не изменили. В этом всё дело! Проклятые изменники!

– Тин-линь, всё много сложнее. Ты внимательней слушай дедушку. Он не только мечтает, но и дело иногда говорит, а ты по молодости не улавливаешь главного.

– Да сколько же быть молодым?

– Чем дольше, тем лучше. Радуйся, что до старости далеко.

– Так не упрекай в этом!

– Не огорчайся, дорогой, это я от любви к тебе. Ты, да дедушка, и остались у меня. Да и мы у него тоже. Остальные только родственники – и больше ничего. Их надо уважать и почитать, но любить не обязательно. Но говорить об этом равносильно смерти. Так что держись.

– Страшно ты говоришь, но я с тобой не могу не согласиться. К великому сожалению.

– Очень правильно ты заметил, брат, – ответила Сяоли и опустила ресницы, теребя поясок. Затем вдруг, словно встрепенувшись, спросила:

– А что у тебя с твоим пленником? Чудной он какой-то. Громадный, и словно острый.

– Сам ещё точно не могу определить. Тянет меня сила неодолимая к нему. Дикое буйство в нём меня околдовало. Неуёмная жажда жизни.

– А что ж он теперь, смирился?

– Трудно сказать, но думаю, что нет. Да и меня он уважает, как я надеюсь. Чутьём чувствую. Надёжный человек. И хотелось мне иметь у себя преданного по-настоящему человека. На своих трудно положиться.

– Ты не прав. Своих тоже много преданных, но найти их труднее. Каждый скрывает свои мысли.

– Одни беседчики да цзячжан-староста. Да ещё добровольных соглядатаев сколько. Озверились люди. Ближнего готовы продать за несчастный лян. Каждый выслужиться перед маньчжурами хочет. Даже мысли читать обязаны каждого. Отчитываются в этом.

– Тут ты прав, но и хороших людях забывать не надо. Дедушка говорит, что их очень много. Мало ли было восстаний, и против старых и против новых хозяев. И про ванов ты точно подметил. Вот и не помогла наша знаменитая стена.

– Да что вспоминать! – Тин-линь горестно махнул рукой. – Времена Чжан Сянь-чжуна[1] давно прошли! Найдутся ли ещё такие, а?

– Никто этого сказать не может. На юге-то находятся. Может, и у нас найдутся. Надо мечтать, ну и что-то делать, – лукаво улыбнулась пухлыми губами Сяоли. – А всё же, для чего ты возишься со своим пленником? Не понять мне. Скажи честно.

– Хотел бы, да сам ещё не знаю. Мысли бродят, а ясности нет, и не видится мне ничего впереди. Дедушка тоже ободряет, но тоже ясности не вносит. Всё думаю, а придумать ничего не могу.

– Не огорчайся, братец. Всему своё время.

– Пойдём лучше к дедушке. Он всегда тебя с нетерпением ждёт.

– Да и тебя тоже.

– Я всегда при нём. Уже надоел ему, – со смехом ответил Тин-линь.

Дедушка Вэй-си блаженно улыбался, увидев входящих к нему в комнату внуков. Лицо его порозовело, длинные седые усы мелко затряслись в беззвучном смешке. Развёл руки.

– Дорогие мои внучата! Как я рад видеть вас да ещё вместе! Проходи, Сяоли, садись. Порадуй старика, расскажи новости. Мне ведь не часто приходится их слышать.

– Милый дедушка! – она нежно поцеловала розовую щёку старика и обняла за морщинистую шею.

– Ишь, стрекоза, – довольно молвил Вэй-си.

Дед умильно смотрел щёлочками на молодое красивое лицо, но постепенно выражение его глаз становилось строже.

– Ты опять про старое! – недовольно проговорила Сяоли. – Не надо дурных мыслей, деда. Всё хорошо, не трави себя.