Пыль под ветром

Все свадебные благоглупости были уже позади. Дрых, растянувшись под гардеробной стойкой, шафер, мужественно выхлебавший полную туфлю коньяка. Наливался хмельной нетворческой тоской институтский поэт, шевелил губами и досадливо мотал головой - видимо, его программа была ещё не исчерпана, а может быть, он остро переживал слишком вольную редактуру своих эпиталам и мадригалов. Валялись под ногами бумажные мальчики и девочки, в невыполнимом количестве извлечённые Васькой из капустного кочана. Кое-где, под ногами же, похрустывало стекло. В одном тёмном углу целовались ("У вас своя свадьба - у нас своя свадьба!"), а в другом то затухал, то с новой силой разгорался генеалогический спор: кто кому теперь шурин и деверь, а кто просто свояк...

И почти никому, кроме притомившихся музыкантов да возревновавшего мужа, не было дела до чудных Алиных ног.

- Давай больше не будем его дразнить, - шепнул Илья.

- Ещё чего! - возразила Аля. - Наоборот! - И тряхнула головой так, что фата наконец оторвалась и мягко спланировала прямо в тарелку поэта.

Музыканты, словно того и ждали, сопроводили полёт фаты заливистыми фиоритурами и выдули в саксофон жирную коду.

- Судьба! - сказал Илья, останавливаясь и останавливая Алю.

- Случайность, - возразила она и положила голову ему на плечо.

- Закономерная случайность, - сказал Илья, мягко отстраняя от себя чужую жену. - То есть, судьба.

Потому что он уже слышал, как шумно сопит над своим фужером Васька. (Но, видимо, всё-таки, понимает, что это глупо, и не встаёт, боясь потерять лицо.) Илья покивал ему сочувственно и успокаивающе, а Васька пренебрежительно дёрнул погоном: да знаю, мол, и сам, что ерунда, а вот...

Поэт между тем обнаружил нечто белое и воздушное у себя в тарелке, перестал шевелить губами, поднял ЭТО двумя пальцами и огляделся: откуда оно прилетело? Увидел Алю без фаты, поморщил чело, соображая, и вдруг возрадовался.

- Горь...! - возопил было, но Аля погрозила ему кулаком, и поэт снова задумался. Аля кивнула ему глазами на Ваську и пошевелила пальчиками: "мани-мани" - выкуп, мол, требуй!

- Не разоришь мужа? - спросил Илья.

- Бутылкой откупится - Ванюша не жадный... Выйдем? - не спросила, а приказала она вдруг и двинула Илью к дверям.

- Подышать? - спросил Илья, подчиняясь (не очень охотно, потому что Васька-таки не вытерпел и стал подниматься из-за стола).

- Ну, и подышать, - согласилась Аля. Тут она тоже увидела движение мужа и крикнула ему: - Вася, ты посиди, мы на минутку! - и Васька с очень равнодушным видом повиновался.

Сквозь прозрачную стену кафе-стекляшки Илья заметил, что идёт снег падает и, наверное, тает, не долетев до земли, но всё-таки снег, - и, проходя мимо гардероба, захватил чей-то пиджак, набросил на Алины плечи. Они прошлись под снегом вдоль стены, глядя, как внутри поэт Ванюша, преодолевая неожиданные препятствия в виде столов и стульев, двигается параллельным курсом за своим выкупом.

- Ну и как? - спросила она, не глядя на Илью.

- Стопроцентное поражение! - весело признался Илья. - Оказывается, это возможно!

- Не понимаю, - она остановилась и посмотрела на Илью. - Если возможно, то почему поражение?

- Но ведь я утверждал, что у нас ничего не получится! А у нас очень здорово получилось. Жаль, что почти никто не смотрел... - Он увидел Алино лицо и осёкся. - Погоди... Ты, собственно, о чём...?

- А ты?

- О вальсе. Под шейк.

- А я о другом. Или ты уже забыл?

- Понял, - сказал Илья. - Нет, я не забыл.

- Ну и как? - снова спросила она. - Там - тоже поражение?

- Там пока неопределённость. Я пробую.

- Ты пробуешь... - повторила Аля и отвернулась.

- Послушай, - сказал Илья. - Это совсем не так просто, как тебе хотелось бы... Да и мне тоже... Это три недели шагать - и то, если никто мешать не будет! А я всего пятый день в пути.

- И тебе уже мешают?

- Да.

Илья решил не вдаваться в подробности. Незачем Але знать эти подробности.

- Кто мешает?.. - Она по-прежнему не смотрела на него, а смотрела в кафе, сквозь стекло.

- Люди мешают, - сказал Илья, закипая.

- А ты с ним справишься?

Илья взял её за плечи и развернул к себе.

- Я попробую, - сказал он, глядя в её глаза.

Он вдруг с болезненной остротой ощутил, до чего же это приятно и замечательно - смотреть в глаза человеку. Например, Але... А кому ещё он может смотреть в глаза? Только ей. Он вынужден был, наконец, осознать, что Васька приобретает гораздо меньше, чем теряет он, Илья, и что нет в этом обиды и несправедливости. Это судьба.

Глупо было бы ждать справедливости от судьбы и глупо было бы на неё обижаться.

Они смотрели друг другу в глаза и не произносили больше ни слова. Только взгляд Алин становился всё мягче - и одновременно твёрже, уверенней. Она почти верила Илье. А если и сомневалась, то не в нём самом, а в его способностях. В его силе (физической), быстроте, изворотливости. Но не в твёрдости его духа и не в чистоте намерений. Это была ещё не вера, но уже надежда и благодарность.