Она сверкнула глазами: — Нет, неет. Он хоч’т того самого. Насч’т всего иного ему пл’вать. Раньш’ он то самое делал с парн’ми, понимашь? Хоч’т штоб я под ним прогнул’сь или он под мной, а так и так дырка не та что нуно, и мы борбу устроим а не что пов’селее. Но нам надо ж капрала ловить, пока он не упал в р’зврат, а?
Морщась от неловкости, Урб следовал за сержантом. — Солдаты всегда пользуются шлюхами, Хеллиан…
— Невинность ихня, вот чем долж’н заботиться настоящ’й сержант.
— Они взрослые мужики, Хеллиан. Они не невинны…
— Хто? Я ж говорю о моем капрале, о Нервном Ув’льне. Он всегды так сам с собою толкует, никаких женщ’н рядом. Знашь, сум’шедших женщ’ны не любят. То ись в мужья не берут. — Она несколько раз попыталась ухватить задвижку, наконец сумев — и начала дергать ее взад и вперед, взад и вперед. — Б’ги полые! Хто из’брел таку штуковину?
Урб протянул руку, открыл дверь.
Хеллиан ступила внутрь, не отрывая руки от задвижки. — Не беспокойсь, Урб. Все как нады. Пр’сто см’три и учись.
Он прошел в коридор и остановился у необычайных обоев, составленных из золоченых листьев, красного как маки бархата и клочков шкурки пестрого кролика, образовавших безумный узор. Почему-то ему вдруг захотелось оставить в заведении содержимое кошелька. Черный паркет был отполирован и навощен так тщательно, что казался жидким; они словно шли по стеклу, под которым таится мучительный вихрь забвения. Он гадал, не наведены ли на дом чары.
— Што мы делам?
— Вы открыли дверь, — сказал Урб. — И попросили вести вас.
— Я? Я? Вести в бродель?
— Точно.
— Ладняк. Готовь оружье, Урб, иначе на нас напрыгнут.
Урб колебался. — Я давно уже не…
— Я ж вижу, — сказала женщина за спиной.
Он сконфуженно замер. — Что вы имели в виду?
— Имею виду, тебе нужны уроки р’зврата. Я знаю. — Она стояла прямо, но это не было особым достижением, ведь она держалась за стенку. — Иль ты хоч’шь Плосконоса? Да, мои пантелоны не твого размера. Эй, это што — дитячья кожа?
— Кроличья. Я не интересуюсь Смертоносом. Ваши панталоны тоже не хочу надевать.
— Эй, вы двое, — сказал кто-то из-за двери. — Кончайте бормотать по иноземному и найдите себе нумер!
Потемнев лицом, Хеллиан схватилась за меч, но ножны оказались пустыми. — Хто украл… ты, Урб, дай мне меч, штоб тебя! Или пр’сто выб’й дверь. Да, ету самую. Выб’й посредине. Головой. Лупи, давай!
Однако Урб не предпринял ничего столь решительного, а просто взял Хеллиан за руку и потянул в конец коридора. — Они не там, — сказал он. — Этот человек говорил по-летерийски.
— По-летрицски? Иноземное борм’тание? Не удивлена. Город полон идьотов, бормоч’щих вот так.
Урб подошел к другой двери, прижался ухом. И хмыкнул: — Голоса. Торгуются. Должно быть, они.
— Выбей ее, вышиби, найди нам таран или д’лбашку или злого напана…
Урб повернул ручку, толкнул дверь и шагнул в нумер.
Двое капралов, почти без одежды, и две женщины — одна тонкая как лучина, вторая необъятно жирная — уставились на него широко раскрытыми глазами. Урб ткнул пальцем сначала в Увальня, потом в Нерва: — А ну, вы двое. Одевайтесь. Ваш сержант в коридоре…
— Нет, я не там! — Хеллиан ввалилась в комнатенку, сверкая глазами. — Он купил зараз двух! Р’зврат! Бегите, шлюхи, или я себе ногу отрублю!
Тощая что-то крикнула и резким движением выхватила нож, угрожающе двинувшись на Хеллиан. Толстая проститутка подняла стул и пошла за первой.
Урб одной ладонью ударил по руке тощей, выбивая нож, а второй толкнул жирную в лицо. Уродина с визгом шлепнулась на объемистую задницу. Содрогнулись стены. Прижав к груди поврежденную руку, тощая метнулась к двери, закричав. Капралы искали одежду, изображая на лицах крайнее старание.
— А в’зврат? — заревела Хеллиан. — Эти две должны были вам п’лтить, не наоб’рот! Эй, хто звал армью?
Армией были шестеро вооруженных дубинками охранников заведения. Но самым опасным врагом оказалась толстуха, вскочившая с пола со стулом в руках.
Стоявший около длинного стола Брюс Беддикт осторожно глотнул иноземный эль. Он дивился, созерцая разномастную группу участников гадания. Последний участник только что прибыл, пошатываясь от выпитого и пряча глаза. Похоже, какой-то отставной жрец.
Эти малазане — народ серьезный, особенный. У них талант небрежно и легковесно докладывать об опаснейших вещах; у них отсутствие показной дисциплины совмещается с рьяным профессионализмом. Он ощущал себя очарованным.
Но сама Адъюнкт держится еще более вызывающе. Тавора Паран кажется лишенной светского лоска, хотя происходит из знатного рода, а значит, должна была приобрести изящные манеры. Только высокий воинский ранг сглаживает все острые углы ее характера. Адъюнкт командует неуклюже, любезничает неловко, ей словно бы что-то постоянно мешает.
Брюс считал, что причины кроются в неуправляемости легионов. Однако офицеры не выказывают даже искры непокорности: никто не закатывает глаз, оказавшись у нее за спиной, никто не сверкает злобными взорами. Это верность, да… однако наделенная странным привкусом, которому Брюс не умеет дать определения.