Пылай, огонь

— Ты совершенно уверен, что говорил об этом?

— О да, конечно, — ответил я, даже слегка рассердившись на самого себя при этом вопросе.

— Тогда почему не предположить, поскольку мы оба согласились с расслабляющим влиянием бренди, что это он забыл, просто забыл упоминание об этом факте?

— Да, но... да, нет, к черту! Никто из нас не был под таким влиянием бренди!

Я возбужденно поднялся и, подхватив с собой лампу, направился в гостиную, надеясь, что внутренний голос оставит меня в покое.

Отодвинув занавески на окнах, я увидел, что скоро должно было начать светать. После появления Холмса я уже отменно устал и сейчас был в крайнем изнеможении.

Да появлялся ли он вообще?

Предположение это носило совершенно дикий характер,

И я отругал себя. За окном стали проступать первые проблески рассвета.

Конечно, он тут был.

И тут же я получил убедительное тому доказательство.

Две коньячные рюмки стояли там, где мы с Холмсом их оставили.

Я проснулся на следующее утро или, точнее, тем же самым утром в своей постели, куда я рухнул полураздетый, совершенно измотанный бесплодными ночными размышлениями. Дом был полон звуков наступающего утра, и, проснувшись, я решил первым делом освежиться, окончательно прийти в себя и лишь потом разбираться что к чему.

Завершив процесс бритья и одевания, я спустился вниз и приступил к завтраку. Даже лежавшая на столе свежая почта не могла отвлечь меня от размышлений. Я припомнил, наконец, что щупал пульс Холмсу и заглядывал ночью ему в зрачки. Но один и тот же вопрос не давал мне покоя: было ли это на самом деле или же все эти события были частью сонных видений?

Невозможность разрешить этот вопрос могла свести с ума, и, торопливо покончив с завтраком, я отправился к Куллингуорту с просьбой подменить меня на утреннем^ приеме. Он с удовольствием согласился (я нередко оказывал ему подобные же услуги), и, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, я взял кеб и направился на Бейкер-стрит.

По-прежнему стояло раннее утро, когда, расплатившись с кебменом, я остановился перед знакомым домом на Бейкер-стрит, 221-6. С удовольствием втянув в себя свежий утренний воздух (хотя он был еще несколько сыроват), я позвонил у дверей. Наша старая домохозяйка, миссис Хадсон открыла их почти сразу же. Не в силах вымолвить ни слова, она с благодарностью посмотрела на меня.

— О, доктор Ватсон, слава Богу, что вы пришли! — без всяких предисловий воскликнула она и, к моему удивлению, схватив за рукав, втащила в прихожую.

— Но в чем?.. — начал было я, но она прервала меня. Приложив палец к губам, она бросила взволнованный Взгляд в сторону лестницы. У Холмса в самом деле был отменный слух, и она дала мне понять, что не хочет быть услышанной им.

— Миссис Хадсон, если этот джентльмен представится как профессор Мориарти, — донесся сверху высокий шлос, который трудно было узнать, — проводите его наверх, и я займусь с ним! Миссис Хадсон?

— Вы сами все видите, мистер Ватсон, — с огорчением зашептала она мне в ухо. — Он там наверху забаррикадировался, ничего не ест, весь день сидит за закрытыми окнами, а после того, как я запираю двери на засов и служанка уходит спать, он выскальзывает по ночам...

— Миссис Хадсон!..

— Я поднимусь наверх и повидаюсь с ним, — вызвался я, потрепав ее по руке с уверенным видом, хотя на самом деле я чувствовал себя далеко не лучшим образом. Итак, значит,^ профессор Мориарти в самом деле существовал, по крайней мере в воображении Холмса. С тяжелым сердцем я одолел семнадцать истертых ступенек, ведущих к старому моему обиталищу. Что произошло с этим благородным умом?

— Кто там? — спросил из-за двери Холмс, когда я постучал. — Мориарти, это вы?

— Это я, Ватсон! — Мне пришлось повторить эти слова несколько раз, после чего он чуть приоткрыл двери и странным взглядом уставился на меня в щель проема.

— Вы же видите, что это всего лишь я, Холмс. Разрешите мне войти.

— Не так быстро. — Носком ноги он придерживал двери. — Может быть, вы пытаетесь ввести меня в заблуждение. Докажите, что вы в самом деле Ватсон.

— Как? — взмолился я, потому что не имел представления, как мне удастся убедить его.

Он задумался на несколько секунд.

— Где я храню свой табак? — бросил он.

— В носке персидской туфли. — Мой незамедлительный ответ заставил его отнестись ко мне с меньшей подозрительностью, и голос несколько смягчился.

— А свою почту?

— Вы кладете ее на вешалку, придавливая складным ножом.

Он что-то одобрительно буркнул.

— С какими первыми словами я обратился к вам?

— «Предполагаю, что вы служили в Афганистане». Ради Бога, Холмс! — воззвал я к нему.

— Хорошо, вы можете войти, — наконец смягчился он. Убрав ногу от дверей, он приоткрыл их и с силой втянул меня внутрь. Едва я переступил порог, как он сразу же закрыл ее, задвинув несколько запоров и задвижек, ни одну из которой я не видел прежде. Пораженный, я наблюдал за его действиями. Он приложил ухо к дверной панели, прислушиваясь уж Бог знает к чему. Наконец, выпрямившись, он повернулся ко мне, протягивая руку.