Пылающая Эмбер

Дом был только-только построен, когда я кинул в него коктейль Молотова. От левой стороны ничего не осталось. Возможно, сохранилось всего семьдесят пять процентов от всей конструкции. Но половина крыши просела, а почерневшие балки лежат там, где должна была быть лестница. Остальную часть — золу и пепел — унесло ветром. Даже древесина покорежилась и сгнила. Местами она полностью отсутствовала. Это печальное зрелище. Мертвое. Безжизненное.

И это уместно в силу того, что я был таким с тех пор, как его поджег.

Съехав на обочину и припарковав свой пикап в грязи, я открываю дверцу автомобиля. Через несколько секунд Эмбер делает то же самое. Она встречает меня у капота и оборачивает одну руку вокруг моей, а другой переплетает свои пальцы с моими. Я чувствую в этой связи так много всего. Ее сочувствие и понимание. Но, прежде всего, она делится со мной своей силой.

От осознания того, что мне не придется сталкиваться с этими неизбежными муками в одиночку, они становятся практически терпимыми.

На осмотр разрушений у меня уходит, наверно, даже больше времени, чем я предполагал.

В конце концов, я признаюсь:

— Я сделал это в тот день, когда нашел ее.

Я перематываю и воспроизвожу в своей памяти ту ночь, как пламя поглотило недавно обтесанную древесину и расползлось по фасаду дома.

Я был не в себе. Не только потому, что мы стали лучшими друзьями с моим приятелем «Джеком» и его сотоварищем бутылкой номер два, но и потому, что меня убило то, в каком состоянии я ее нашел. Убило человека, которым я был, будущее, которое я планировал, и мои шансы создать воспоминания о ребенке, который был для меня таким желанным. Я просто хотел положить всему этому конец. Стереть, словно у меня никогда не было этих проклятых грез.

Поэтому я сорвал с себя футболку и засунул ее в бутылку. Вытащив из кармана зажигалку, я поджег ткань, и всего лишь на долю секунды засомневался, стоит ли её бросать.

У меня напрочь снесло крышу. Меня поглотила боль, и я собирался позволить огню закончить работу.

Потребовались минуты, чтобы уничтожить месяцы работы.

Но потеря Даны и ребенка были не единственными вещами, которые выпотрошили меня той ночью.

Она искромсала мою жизнь на кусочки и ушла от меня, сломив и искалечив. И вместо того, чтобы наказать ее, я лишился рассудка и наказал ближайшего человека, которого винил. Забрал его жизнь голыми руками. Я сделал это, проигнорировав все предупреждения, которые подбрасывало мне мое сознание. Я ни секунды не потратил на то, чтобы поинтересоваться, кем он был помимо того, что выступал ее наркодиллером. Была ли у него семья.

Я хладнокровно его убил и попаду из-за этого в ад. Я знал, что никогда ничего не смогу поделать с тем, чтобы изменить этот факт.

— Почему она ушла, если у нее был ты… и это? — шепчет Куколка.

— Она не знала об этом доме. Никто не знал. Даже мои братья. Это должно было стать сюрпризом.

— Ты никому не рассказывал?

— Никто, кроме Кэпа, даже не знал, что она беременна.

— Ох, Мав. Почему?

Я пожимаю плечами.

— Потому что их заботят только киски, бабки и вечеринки до тех пор, пока они где-нибудь не отрубятся. Как бы они поняли или узнали, через что я, черт подери, прошел? Мы слеплены не из одного теста. Я всегда это знал. Я люблю их. Но у нас разное представление о том, на что похожа нормальная жизнь.

Я не даю ей время вникнуть в смысл моих слов. Вместо этого я тяну ее к кузову пикапа и опускаю его борт. Еще одна искорка боли вспыхивает в моей груди, когда я дергаю к себе черную сумку.

Вытащить сумку этим утром из своей спальни в клубе было довольно трудно. Каждый раз, касаясь ее, я вспоминаю тот день и месяц полной безнадеги, который потратил на поиски Даны. Я вспоминаю окрыляющую надежду, а затем опустошающее падение. Я вспоминаю то состояние, когда хотел ее убить, а затем как направил каждую унцию своего гнева на парня, которого Кэп бросил к моим ногам. Я вспоминаю каждый удар, который превращал его лицо в кровавое месиво, и как с каждым ударом я чувствовал, что тот человек, которым я был, безвозвратно ускользал.

Вот, что находилось в этой сумке. Все, что я потерял, включая самого себя.

Не знаю, сколько раз я выносил эту сумку к костровым ямам за клубом, намереваясь сжечь ее, надеясь, что когда от нее останется только пепел, это положит конец мучениям и сожалениям, которые ежедневно меня атакуют. Но я так и не смог этого сделать. А боль так и не перестала сдавливать мне грудь.

Даже в этот самый момент я не готов открыть сумку и показать ей содержимое, но я не думаю, что настанет время, когда я буду к этому готов. Так почему бы не сейчас?

Я разворачиваю одеяло, которое захватил, и стелю его на пол кузова пикапа.

Эмбер встает рядом со мной и внимательно наблюдает за тем, как я расстегиваю сумку. Сначала я вытаскиваю Библию. Черный переплет с выгравированными на нем инициалами JMG (ДМГ) в нижнем правом углу.

— Моя мать дала мне ее. Это была еще одна причина, по которой я прекратил ссориться с ней и Полом. Библия принадлежала моему отцу.

Она проводит пальцем по золотому тиснению.

— Что означают эти буквы?