Пылающая Эмбер (ЛП)

— Ерунда. Я хочу познакомиться с девушкой, которая ответственна за все это, — она жестом указывает на еду. — Похоже, нам может потребоваться ее помощь в организации вечеринки.

— Ник.

— Что? Мы не выцарапаем ей глаза. Особенно, если учесть, что к ней не прикасались, правильно? Так что для агрессии нет причин. Кроме того, возможно, прежде чем вы, ребята, ее испортите, мы сможем переманить ее на нашу сторону.

Я делаю глубокий вдох.

— Вы будете хорошо себя вести?

Она смеется.

— Мы будем хорошо себя вести.

Здесь может быть два пути. Плохой. И очень, очень плохой. Тыковка гарантированно будет новой любимой игрушкой парней, если станет клубной девчонкой. Вот только она ей не станет, потому что мы заключили сделку. Но старухи об этом не знают. Увидев, на что их мужчины смотрят изо дня в день, пока находятся в клубе, а не дома, в них поселится еще больше страха и ревности. Больше, чем то количество, с которым им приходиться иметь дело ежедневно. Этой старушечьей мелодрамы я хотел сегодня избежать.

Но, насколько я знаю Ник, она не примет «нет» в качестве ответа.

При мысли о Ник, разговаривающей с Куколкой так, как она только что разговаривала с Лил, мое тело каменеет. Мне хочется оградить ее от этого разговора. Если Ник почувствует слабость Куколки, она попытается ее сломить. Куколка уже хочет уйти. Последнее, что ей нужно, чтобы кто-то относился к ней как к дерьму, положив ее на лопатки и заявив, что ей здесь не место.

Достаточно того, что я уже это сделал.

Глава 19

Мы намного четче видим мир и людей в нем, когда позволяем нашему прошлому и нашим предрассудкам отойти на задний план.

МАВЕРИК

Когда я оказываюсь рядом с дверью Дозера, слышу то, что вынуждает меня замедлиться. В моем животе зарождается неприятное чувство. Дверь слегка приоткрыта. Я осторожно ее открываю и вхожу в комнату, стараясь не шуметь.

Куколка стоит у дальней стены. Ее рука прижата к оконному стеклу, а сама она что-то высматривает. Я тихо подкрадываюсь к ней до тех пор, пока мне не становится хорошо виден ее профиль.

Солнечный свет, проникающий через окно, освещает ее веснушки, озаряет ее сине-зеленые глаза, которые широко открыты от волнения, и струится по ее рыжим волосам так, что создается впечатление, будто у нее за плечами огненный водопад. Ее бледно-розовые губы раскрыты и время от времени с них слетает тот самый звук, который и привлек мое внимание. Это хриплый, теплый, искренний смех, дополненный легкой улыбкой.

При виде этой картины в моей груди разливается приятное тепло.

Она такая же яркая, как радуга весной, и глядя на нее, такую, как сейчас, у меня возникает чувство, что я слишком долго прозябал в затянувшейся холодной, суровой зиме.

Внезапно меня осеняет… Это то, что ей нравится? То, что заставляет ее смеяться? Резвящиеся дети? Настолько, что она прижалась к окну, жалея, что не была снаружи вместе с ними. Наркоманка так бы себя не вела. Или девушка, которая здесь просто хорошо проводит время. Или та, что думает только о себе.

Меня поглощает чувство вины. Она на каждом шагу доказывала, что не заслуживает того ярлыка, который я на нее навесил, и в глубине души я понимаю, что не сделал ничего, кроме того, что превратил ее жизнь здесь в ад. Я обвинял ее во всех смертных грехах. Оскорблял. Унижал. Относился к ней как клубной девчонке и личной рабыне клуба.

Моей рабыне.

Но, видимо, этого было недостаточно, и я набросился на нее, нанес ножевую рану, оставив свой неизгладимый след на ее коже. То, что я не могу изменить, как бы сильно этого не хотел.

Мою грудь обжигает невыносимая боль.

Куколка поднимается на цыпочках и наклоняется вперед, словно пытается рассмотреть что-то снаружи. Но мгновение спустя она разочарованно выдыхает и снова опускается с носочков на пяточки. Затем поворачивается. При виде меня она ахает и прижимает руку к сердцу.

― Ты долго здесь стоишь?

Изучая ее ошеломленное лицо, я пожимаю плечами.

― Какое-то время.

Ее щеки покрываются легким румянцем, и она хмурится. Ее рука, прижатая к груди, сжимается в кулачок.

― Ты пришел убедиться, что Таз исполнил твой приказ?

Слава Богу, я надел трусы, когда переодевался, потому что от ее запальчивости вся моя кровь устремляется к паху. Мне придется приложить немало усилий, чтобы держать свою эрекцию под контролем, если она собирается и дальше вести себя так воинственно.

― Полагаю, ему не пришлось тебя связывать?

― Нет, ― она впивается в меня злобным взглядом. ― Я думала, ты хотел, чтобы я ушла?

― Я передумал.

Ее великолепные глаза пылают от гнева.

― Ты передумал, потому что тебе нравится мучить и резать бездомных кошек, когда находит настроение?

Ее слова попадают точно в цель, словно были предназначены для этого. Мои глаза пробегаются по ее раскрасневшемуся лицу, ее скулам, ее дерзкому носику и подбородку. Теперь я вижу не сходства, а различия между ней и моей бывшей. Куколка мягкая, теплая и жизнелюбивая. Дана была твердой и холодной, ― как сказал Гриз, ― она цеплялась за смерть. Одна роза была черная, увядшая и больная. Другая ― живая, цветущая, красная и даже еще не до конца распустившаяся.