Пылающая межа

– Одно из главных местных блюд. Типа горячего супа из бараньих или говяжьих ножек, но очень густой. Вкус и особенно запах для нас такой… необычный. Но попробовать классно: на берегу озерца стоят деревянные беседки, с гор дует ветер, перед тобой – горные вершины, а на столе дымится хаш! Пиалы стоят на глиняной тарелке с горячими углями – чтобы не остывал. Подается со свежей зеленью и местной тутовкой.

– Тутовка? Это уже интересно, – хмыкнул Щетинкин.

– Да, представь себе – семьдесят градусов.

– Ого!

– Нет, ее я, конечно, не пил… – опасливо покосился на старлея Левченко.

– Да ладно, рассказывай больше! – подначил Щетинкин.

Десантники, чтобы не привлекать внимания, обошли деревню и приблизились к дому, стоявшему чуть в стороне, на отшибе.

– Все, пришли, – сказал старлей, – отставить все разговоры. Сейчас – предельное внимание.

Миротворцы посерьезнели.

– Действовать будем так… – произнес Баринов.

Спустя некоторое время десантники начали операцию. Часть их рассредоточилась вокруг дома, а старлей, Коробков и Левченко уже поднимались по выщербленным временем ступенькам. Получасовое наблюдение за домом ничего не дало. Строение выглядело покинутым. Часть окон еще имела «родные» стекла, часть была заколочена, а сам дом напоминал старого, больного человека, доживающего свои последние годы.

– Смотрите, товарищ старший лейтенант, дом-то не заперт, – шепотом произнес Коробков, указывая на слегка приоткрытую обшарпанную дверь.

– Да, может, тут никого и нет. – Левченко облизал пересохшие от волнения губы.

– Тихо! – Баринов, поправляя бронежилет, напряженно вслушивался в гнетущую тишину.

Оказавшись в доме, миротворцы осмотрелись. Помещение и вправду выглядело давно оставленным человеком. Со стен лохмотьями свисали пожелтевшие обои, пол во многих местах был разворочен, повсюду валялся разный хлам.

– Сдается мне, что никакого узника здесь нет и никогда не было, – проговорил Коробков.

– Глянем дальше, – прошептал Левченко, двинувшись в направлении следующей комнаты.

– Погоди! – махнул рукой Баринов. – Надо вначале…

Договорить он не успел. Наблюдавшие снаружи десантники увидели, как входная дверь, сорванная с петель, ласточкой вылетела наружу на несколько метров. Щепками вынесло рамы, а во все стороны брызнули осколки стекол и куски штукатурки. В открывшиеся дыры брызнул шквал огня и пыли.

– Как же так? – Онищенко обалдело хлопал глазами.

Из дома больше не доносилось ни звука.

– За мной! – взревел Локис, с автоматом наперевес бросаясь вперед.

Сейчас он не думал об опасности, да после того, что случилось, было ясно: никого в доме, естественно, нет. Вопрос стоял лишь о том, что же с ребятами. Слыша за собой топот товарищей, сержант прыжками взлетел по ступенькам и, чуть не споткнувшись о какую-то доску, лежавшую поперек, оказался там, где раньше, по-видимому, была прихожая. Поначалу из-за стоявшей столбом пыли было сложно что-то разглядеть. Но протяжный стон, донесшийся справа, заставил его сделать несколько шагов в ту сторону.

На полу, запорошенный пылью, лежал Баринов. Его руки были выброшены вперед, словно у человека, совершавшего прыжок. Голова старлея выглядела как-то неестественно повернутой набок.

– Товарищ старший лейтенант, как вы? – Локис опустился на колени.

Почти сразу же стало все понятно. Осколками Баринову раздробило плечо и правую руку. Но это бы еще полбеды – упавшая с потолка огромная балка пришлась старлею на позвоночник. Он доживал последние секунды.

– Сейчас… сейчас… – пробормотал Локис, понимая, что сделать что-то он, да и никто другой уже не в состоянии.

Баринов пытался еще что-то сказать, но на его губах только пузырилась смешанная с пылью кровавая пена. Через мгновение он захрипел.

– Все. Кончился старлей, – мрачно произнес стоявший за спиной Локиса старшина.

Сержант вгляделся. Баринов был мертв. Зрачки остановились, и в них уже не было никаких признаков жизни.

– Глаза…

– Что? – обернулся сержант.

– Глаза, говорю, закрой ему.

Каким-то деревянным движением Локис протянул руку и закрыл старлею глаза.

Остальная картина произошедшего в доме была не менее печальной. Коробков и Левченко скончались сразу – характер ранений не оставлял обоим никаких шансов.

– Растяжку поставили. Или мину, – прокомментировал кто-то, – это уже пускай эксперты разбираются.

Взяв на руки мертвых товарищей, десантники выходили из дома. Осторожно, словно боясь потревожить тех, кто еще несколько минут назад был полон сил и здоровья, они спускались по ступенькам. Погибших положили на зеленой траве. Миротворцы, став кругом, обнажили головы.

Выражение лица – стиснутые зубы и застывшая гримаса – старлея говорило о той страшной боли, которую он испытывал в последние мгновения жизни. На лице Коробкова отразилось крайнее удивление. Казалось, он так и не понял, что же случилось с ним в заброшенном доме на отшибе. Левченко же выглядел сосредоточенным и собранным.

– Вот и отходились ребята, – глухо произнес старшина.

– Вечная им память, – шевельнулись губы Локиса, – за правду погибли.