Пылающая сталь

«И если любовь к Родине хранится у нас в сердцах и будет храниться до тех пор, пока эти сердца бьются, то ненависть к врагам всегда мы носим на кончиках штык ов.»

Такая огненная, жаркая ненависть таилась внутри советских солдат, что опаляла она сердца. Такая сила ненависти была в этих обычных людях, что вокруг них горели танки, плавилась земля, разлетались в куски бетонные укрытия — а люди эти упрямо сражались, уступая только смерти. Нет ничего жарче ненависти людей, которых война отняла от своих близких, от своих жизней, от всего что только есть хорошего в мире. И поставила перед лицом неизбежного выбора. Или защитить все, что только есть у тебя, и всех кто вокруг тебя, и будет у твоих детей, и детей твоих детей. Или сдаться и потерять все, что только есть, и все, что только может быть. И в невозможных условиях, не упасть, не отступить, позволяла только ненависть.

Ненависть, от жара которой пылала даже сталь.

* * *

Ганс был подготовленным и опытным солдатом. Он смог выжить в десятках схваток, пережить сотни обстрелов и убить множество солдат из разных стран. И сейчас Ганс не планировал умирать. Все время на шаг впереди пули, на секунду раньше взрыва. Он успел уйти от очереди в упор, увернуться от гранаты, вовремя сменить позицию, увидев близкий взрыв минометной мины. Словно неуязвимая тень скользит он по развороченным окопам, остерегаясь и своих и чужих. Он равнодушен к падающим рядом немцам — он видел такое слишком часто. Он хладнокровен. Вот он скатывается в воронку от авиабомбы, в которой кипит схватка. Воронка устлана телами — словно мрачный филиал ада. Вокруг выпотрошенные, рубленные снарядами и гранатами тела, в них аккуратные дырки от пуль и безобразные раны от осколков.

Все мертвецы одеты в немецкую форму. Русский только один, и он все еще жив. Весь в крови, израненный, изрезанный, он методично и хладнокровно забивает противотанковой гранатой солдата вермахта. Тот все еще пытается отбиваться, но судя по бьющемуся в агонии у его ног второму немецкому солдату, он не справился и когда был не один.

Ганс стреляет. Хладнокровно, не принимая во внимание то, что его однополчанин стоит на линии огня. Всегда важнее убить врага, чем сохранить жизнь союзника — одно из правил, которое он никогда не расскажет пополнению.

Пули рвут телогрейку на спине русского. Он замирает. Словно отказываясь верить, что убит. Последняя жертва русского падает — Ганс мельком смотрит на раздробленные лицевые кости сослуживца. И с пустыми глазами, словно змея на охоте, скользит мимо. В таком бою — важно двигаться. Ганс не будет пытаться оказать помощь или сделать перевязку — эта ошибка может стоить жизни. Русский тяжело, как дерево на ураганном ветру, качнулся, склонился, приваливаясь к земляной стене. Его большие, сильные руки разжались, роняя оружие в кровавую грязь. Ганс осматривается, определяясь куда идти дальше. И пропускает момент, когда русский вдруг поворачивается и делает шаг. Прямо к Гансу. Ганс успевает вскинуть, но не успевает навести автомат — русский слишком близко. А вот русский успевает схватить Ганса за горло. Ганс пытается вырваться, разорвать дистанцию, но сапоги скользят в крови и грязи, он падает на спину. Русский падает на Ганса сверху, так и не выпустив его горло.

Ганс все еще спокоен. Люди пытаются задушить другого человека обычно тогда, когда не умеют убивать. Он оставляет в покое автомат и вытаскивает не очень надежный, но любимый пистолет. Это люгер, и его девятимиллиметровые аргументы не раз помогали Гансу в окопных спорах. Люгер висит слева, «сабельным хватом». Это не по уставу, но ветеранам делают послабления. Ганс ловко достает пистолет левой рукой, почти привычно упирает ствол в печень русскому, и стреляет. Хватка грязных пальцев на шее не слабеет. Ганс сдвигает ствол люгера, и снова стреляет. И снова. У Ганса кончаются патроны, когда он наконец понимает, что русский солдат уже давно мертв. Его душит труп, мертвой хваткой. Ганс теряет хладнокровие, он мечется, вцепившись в душащие его пальцы, бьется под русским как прижатый к земле сом. С огромным усилием дотягивается до сапога, нащупывает нож, и пытается отрезать пальцы трупа, но паника поглощает разум, а в глазах темнеет от недостатка кислорода. Ганс роняет нож и никак не может его найти. А потом раскрывает рот и пытается закричать. Последние секунды жизни Ганс проводит в несравнимом кошмаре.

Их так и нашли. Лицо немецкого лейтенанта изуродовал ужас, превратив в гротескную маску. А Иван Чертенков был безмятежно спокоен. Словно спал.

Глава 10 Отнимая у смерти дни

Война превращает в кошмар все, чего касается. Даже эмоционально нейтральные, отвлеченные понятия. Вот взять, к примеру, арифметику — трудно найти понятие более далекое от эмоций. Это ведь просто цифры. Добавьте к арифметике войну, и цифры начнут рассказывать об ужасе, горе и страданиях.