Женщина ответила скорее машинально:
— Здравствуй, Коля!
Наступило неловкое молчание, к счастью недолгое. Инициатором продолжения разговора выступила женщина, тихо спросив:
— Вернулся?
— Да.
— В отпуск?
— Нет. Насовсем.
Есипову показалось, что Ольга издала стон, но в это время рядом протарахтел мопед какого-то мальчишки, и Николай не был уверен в том, что слышал стон или нечто похожее на него.
Ольга продолжила задавать вопросы:
— Ты уволился?
— Да.
Он поднял трость, добавив:
— По состоянию здоровья.
— А что случилось?
— Авария. Перевернулся на машине, поломался так, что служить дальше не разрешили. Случай.
— Да, вся наша жизнь сплошной случай.
Николай, видя, что разговор Оле дается тяжело, сменил тему и спросил наконец то, что и должен был спросить:
— У тебя, Оль, в хозяйстве гвоздодера, лома или монтировки не найдется? В собственный дом не могу зайти. Двери наглухо заколочены, а Володька с семьей отсутствует.
— Конечно! Сейчас что-нибудь найду.
Николай вновь нервно закурил, а Ольга, захлопнув за собой дверь, прижалась к ней спиной, прошептав:
— Господи! Что же это такое? Ну, зачем, зачем он вернулся! Боже! Как же теперь жить?
Она приложила прохладные ладони к щекам, закрыла глаза. Из-под ресниц по щекам скатилась серебристая слезинка. За ней другая. Женщина заплакала, задрожав хрупким телом. Появление Николая словно взорвало Ольгу изнутри, с острой, колющей болью, разбередив ей душу так и не остывшей первой любовью. Оторвавшись от двери, женщина бросилась на кухню, открыла кран и подставила лицо под струю холодной воды. Из комнаты вышел мальчик десяти лет:
— Что с тобой, мама? Тебе плохо?
Женщина вытерла лицо полотенцем, ответив:
— Нет, сынок.
— А что это за дядя, с которым ты на улице разговаривала?
— Это наш сосед. Он и раньше здесь жил. Я с ним в одном классе училась. Потом дядя Коля, так его зовут, стал военным, а сейчас, отслужив в армии, вернулся. Кстати, Валера, ты не знаешь, где у нас гвоздодер?
— В сарае, наверное, а зачем он?
Мать объяснила:
— Дяде Коле надо дверь в хату открыть, там же все заколочено.
— А топор подойдет?
— Да, должен.
— Сейчас принесу.
Валера вышел в сени и вернулся с топором:
— Вот, мама.
— Спасибо, касатик, спасибо, родной.
Женщина вышла на улицу, протянула Николаю топор:
— Вот, Коль, пойдет?
— Пойдет.
— Сам-то сможешь?
Есипов взглянул на Ольгу:
— Что?
— Ну, доски оторвать?
— Конечно. Ведь у меня же нога повреждена, а не руки.
— Ну, ладно.
— Как открою, верну.
И майор захромал к своему дому.
Дверь освободил быстро. Вошел в сени, из них в горницу. Внутри царствовал аромат плесени, пыли и еще чего-то слабого, но такого знакомого, что иначе, как запахом детства, назвать трудно. Из мебели почти ничего не осталось, только пустой шкаф без створок да перекосившийся стул без одной ножки. Кто-то основательно почистил избу. Но это даже хорошо. Все равно старый хлам пришлось бы выбрасывать. Николай прошел в спальню, в свою бывшую детскую. Удивительно, но здесь почти ничего не тронуто, на своем месте стояла старая кровать, даже с матрацем и рваным лоскутным одеялом, стол и две табуретки. В спальне покойных родителей — пустота, одни обшарпанные стены да скрипучие доски пола. Начинало темнеть. Есипов взглянул на часы. Без двадцати шесть! Скоро станет совсем темно, надо посмотреть, осталась ли в чулане «летучая мышь». Но в кладовке было пусто. Ладно! На сегодня обойдемся фонарем или лампу керосиновую у Володьки, как придет со службы, одолжим. Или свечи. Майор вышел во двор, обошел дом, пробираясь через бурьян, сбивая щиты с окон. Хорошо, стекла целы. А то ночью прохладно будет. Не май месяц на дворе. Хотя от прохлады и стекла не спасут. Придется печь растопить. Но это уже по обстановке, возможно, и обойдется без этого. Закончив работу, связанную с применением топора, пошел к двору Ольги. Постучал в дверь. Она вышла на крыльцо тут же:
— Все? А мы с сыном только сели уроки проверять.
— Его, кажется, Валерой зовут?
— Да. Помнишь?
— Помню. На поминках видел, но он тогда совсем маленьким был. Сколько ему сейчас?
— Десять. В четвертый класс пошел.
— Учится хорошо?
Женщина вздохнула:
— Как сказать? Не лучше, но и не хуже других. Средне. Но главное, душа у него светлая, к чужому горю и страданию не безразличная.
Николай улыбнулся:
— Это неудивительно. В тебя пошел.
Ольга поправила уложенные в пучок волосы, хотя никакой необходимости в этом не было.
Николай положил топор на скамейку:
— Спасибо, Оля. Рад был тебя встретить. Честное слово. Сколько лет прошло, а увидел и понял, что домой вернулся. В родные места, к родным людям. Иди, учи с сыном уроки, пойду и я.
— Как же ты один в брошенном, холодном доме будешь-то?
— Как-нибудь. Не к тебе же в гости напрашиваться?
Ольга покраснела, достала из кармана нового, что только сейчас заметил офицер, халата, очень удачно подчеркивающего ее красивую фигуру, платок, переложив из рук в руки:
— Ты знаешь, Коль…
Есипов не дал ей договорить:
— Все я знаю, Оля. Насчет гостя я пошутил. А насчет холодного дома? Мне не привыкать. Приходилось и на голой земле спать. А вам с Валерой спокойной ночи и красивых снов.