— Нет, это не так. — Она была его сестрой. Она должна была быть рядом с ним. Вместо этого Амелия позволяла ему защищать ее. Жертвовать ради нее. Терпеть гнев их отца ради нее. А она так мало дала ему взамен.
Она должна пробиться сквозь его защиту, любить его целиком и полностью и заботиться о нем так же, как он защищал ее. Ей казалось, что так и было, но теперь Амелия видела, что не справилась. Не в полной мере. Не так, как должна была.
— Любовь — это все, что имеет значение. Единственное, что имеет значение.
Он хмыкнул, его лицо закаменело.
Но она все еще видела боль, отражавшуюся в его глазах. Она знала его лучше, чем кто-либо другой.
— Пожалуйста, поговори со мной.
— Я только что разговаривал. — Сайлас отвернулся, погрузившись во враждебную, ожесточенную тишину.
Амелия схватила брата за руку.
Он вздрогнул, как будто она поставила на него клеймо. И попытался вырваться.
Раньше она всегда отпускала его. Он всю жизнь отталкивал других. Она, как никто другой, должна была сопротивляться. Она должна была увидеть, что находится прямо перед ней. Что у нее, по крайней мере, есть мать, которая ее любит.
У Амелии была мать, готовая на все ради нее. И Амелия сделала бы все для своей матери. У Сайласа был только Джерико, но это не то же самое. Это не могло быть тем же самым. Теперь Джерико мертв, и у Сайласа никого не осталось.
Нет. У него есть Амелия. У него осталась сестра.
— Я люблю тебя, — мягко сказала она. — Несмотря ни на что. — Возможно, слишком поздно. Она никогда не сможет компенсировать годы, которые они потеряли, или боль и одиночество, которые Сайлас пережил.
Они стояли перед лицом смерти. Перед лицом конца. И пока идут последние часы, она сделает то, что должна была сделать все эти годы.
Она схватила его за руку, скользкую и окровавленную, и прижала его к себе так сильно, как только могла. Амелия не отпускала брата.
Она не отпустит.
Глава 25
Красные и сухие глаза Габриэля горели. Его мышцы болели от многочасового напряжения и паники. Он понятия не имел, сколько времени прошло с тех пор, как их бросили в этой комнате без еды и воды. По крайней мере, несколько часов.
Он не мог вспомнить, когда в последний раз спал, но остальные нуждались в сне больше, чем он. Поэтому он не ложился, наблюдая и размышляя. Секунды, минуты и часы тикали, неумолимо приближая утро и казнь через огонь.
Габриэль не боялся собственной смерти. После «Гранд Вояджера» он жаждал избавиться от всепоглощающего стыда и ненависти к себе, от преследующих его кошмаров о девочке в ярко-желтом халате, ее крошечном теле, обмякшем в смерти, ее пустых глазах, вечно уличающих его в собственной виновности.
Надира дала ему причину жить, цель. Он сделал все, что мог, чтобы заслужить искупление, искупить вину за содеянное. Но этого мало. Возможно, ничего и никогда не будет достаточно.
Он не боялся смерти. Не своей. Ужас, душивший его горло, касался других людей в этой комнате, тех, кто был ему дорог больше всего на свете. Людей, которых он любил.
Мика и Амелия — в первую очередь и всегда, но Бенджи, Финн и Уиллоу тоже были ему дороги. Даже Селеста ему импонировала.
И Джерико тоже. Но теперь Джерико не стало. Если кто-то и должен их спасти, то это Габриэль.
Даже сейчас, когда все казалось таким безнадежным, он отказывался сдаваться. Мика не сдавался. Не сдалась бы и Надира, будь она здесь. Он сунул руку в карман и погладил голубую ткань, мягкую, как бархат, от его постоянных прикосновений.
Мика верил. Он верил, что у всего есть цель, как и их мать, которая всегда теребила свои католические четки. Если в жертве Надиры и существовала какая-то цель, то, возможно, она заключалась в том, чтобы Габриэль мог спасти их сейчас.
Если бы только он понял, как.
За дверью послышался шум. На гладкой белой двери появилось несколько новых трещин. Две вертикальные черные линии и две более длинные горизонтальные. Раздалось электронное шипение, и часть двери отодвинулась, открыв прямоугольник длиной примерно один фут и шириной два фута.
Клео, злобная индианка с бритой головой и фиолетовыми косами, стояла по другую сторону двери. Позади нее ждал один из Поджигателей — охранник, которого Клео называла Ли Цзюнь.
Клео направила винтовку в отверстие в двери. Ее белые зубы угрожающе сверкнули.
— Доброе утро, сучки.
Габриэль вскочил на ноги. Амелия и Мика поднялись медленнее, стирая сонливость с изможденных, убитых горем лиц. Остальные остались лежать на полу.
Она передернула затвор и нацелила оружие в грудь Габриэля.
— Гектор был хорошим парнем. Совсем не такой, как его отец. Как жаль, что вам пришлось его убить.
Габриэль не вздрогнул. Он не шелохнулся. Он стоял ближе всех к двери. Он мог удерживать ее внимание и принимать на себя удар ее гнева. Если она собиралась в кого-то стрелять, Габриэль позаботится о том, чтобы это был он.
Может быть, это счастливый случай — умереть быстро от пули, а не медленно, мучительно, сгорая в агонии неизвестно сколько времени. Но он не мог заставить себя стоять в стороне и смотреть, как умирает кто-то другой, кто ему дорог.
— Чего ты хочешь?