Пылающий остров

— К черту живых! Я плюю на них! Пусть трясется над своей тайной, спасая человечество! Во всяком случае, я сохранил над ним власть. Мы займемся с вами, Ганс, вещами попрактичнее, как и подобает американцам. И у нас есть еще такие парни, как Тросс!

Босс стукнул своего слугу по спине, потом с гримасой отодвинул кружку:

— Возьмите пиво, оно горчит… Подробные инструкции получите на яхте. Заметьте, мы должны спешить. События нарастают. Я сам ускоряю их ход. Мой замок полон гостей… — Босс стукнул стеком по желтым гетрам и еще больше наморщил лоб. — Кстати, Ганс, катушка, кажется, опять фыркнула. Наверно, сегодня кто-то там умрет. Позаботьтесь, чтобы это не попало в газеты. В моем замке — мое государство!

— Будет исполнено.

— Ганс! Вам доверено большое дело. Скоро мы начинаем великую очистительную войну. По этому поводу сегодня в моем замке прием.

— Вы можете надеяться на своего старого Ганса. Он еще в состоянии перейти на любую скорость…

Великан, низко кланяясь, провожал своего властного и желчного гостя.

Из-за хорошеньких коттеджей поселка поднимались шпили Ютландского замка.

На дороге к замку близ вновь выросшей буковой рощи автомобиль Вельта остановился. В него сел ожидавший здесь Тросс.

Вельт нажатием кнопки поднял звуконепроницаемую стеклянную перегородку, отгородившись ею от шофера.

— Итак, — сказал он, — мы с вами приняли условие этого лохматого психопата. Пусть едет на Арениду. Разумеется, с вами. Я дам вам Ганса, пусть воображает себя начальником экспедиции, перевалите на него всю черную работу, а сами займитесь одним — обработкой Бернштейна.

— «Воздушная спичка», сэр?

— Вы догадливы, как всегда. Этот секрет мне нужен любой ценой. Понятно? Любой! Без него не возвращайтесь.

Автомобиль въехал во двор замка.

Глава шестая Загадка странного пациента

По галерейному тротуару, поднятому в этом узком переулке до уровня второго этажа, чтобы расширить проезжую часть, шел высокий, горбящийся старик с немного вьющейся седой бородой и расставленными локтями.

Он вошел в мезонин ветхого, словно оставленного здесь как памятник старины, дома прямо с тротуара и стал спускаться по довольно крутой лестнице, пока не остановился перед дверью со старомодной дощечкой: «Заслуженный деятель науки профессор…»

Старик открыл дверь и вошел в темную переднюю. Раздеваясь, обнаружил, что был без шляпы.

— М-да… — отрывисто произнес он, покачав головой.

Профессор жил в комнате, где властвовали и враждовали, как два противоположных начала, книги и картины.

Книгам удалось захватить все пространство внутри комнаты. Гигантские шкафы высились по стенам, как книжные крепости. Втиснутый между стенами стол полонен был книгами. Книги захватили и кресла, и маленький шахматный столик. Они лежали всюду аккуратно связанными стопками. Книги владели и воздухом комнаты, наполняя его особым запахом бумаги в старинных переплетах; книги насыщали воздух, делали его пыльным и душным.

Картины хотели раздвинуть комнату и растворяли стену, на которой висели, в тихих, печально-спокойных пейзажах. Они наполняли пространство свежим воздухом березовых рощ и мягким, просеянным сквозь облачную дымку солнечным светом. И если в комнату не проникали шорохи листьев и трав, то лишь потому, что на всех картинах царила тишина. Только ее да мечтательную задумчивость природы изображал на своих полотнах художник.

Поглядев на часы и обнаружив, что уже час ночи, профессор стал укладываться спать. Через четверть часа он уснул. Но, как и обычно, очень скоро проснулся с чувством, как будто бы совсем и не спал. Полежав немного с открытыми глазами, профессор встал и, не зажигая электричества, подошел к письменному столу.

С улицы проникал свет фонарей, и комната казалась наполненной рыхлым серым веществом. В том месте, где стояли кровать или книжный шкаф, вещество сгущалось до совершенно черного тона.

Иногда начинало казаться, что оно сгущается там, где заведомо было пусто. Тогда профессор принимался умножать в уме друг на друга шестизначные числа. Это было трудно и никому не нужно, но это убивало мучительно долгое время привычной бессонницы. Просидев так, может быть, час, ни о чем не думая или предаваясь бесполезному занятию, профессор встал и зажег свет. Он подошел к картинам. Это были картины Левитана. Профессор методично рассматривал каждую, задерживаясь подолгу около тех, где качались верхушки деревьев или в синем небе плыли прозрачные облака.

Осмотрев все тридцать девять картин, профессор начал одеваться. При этом обнаружил, что одна пуговица оторвалась. Он достал из ящика шахматного столика иголку и нитку, надел очки и принялся вдевать нитку методично, долго и упрямо. Вдалеке кто-то не спеша поднимался по лестнице и кашлял. Затем наступила тишина. Вероятно, поздний посетитель звонил. Наконец хлопнула дверь.

— М-да!.. — сказал профессор, вздыхая.

Долгая жизнь в одиночестве приучила его разговаривать с самим собой. Днем он этого себе не разрешал, но ночью допускал скидку на бессонницу.