Пылающий остров

— Иван Алексеевич, если б вы знали, как…

— Не стоит благодарности, право…

— Нет! Как я вас люблю!

— «Люблю»? М-да!.. Как это странно — «люблю»… Никогда не слышал этого слова… по-русски. «Люблю»… Разве меня можно любить? Сделавшего так много против вас?

— Иван Алексеевич, говорят, что сердце не объясняет…

— Ма-шень-ка, — тихо и раздельно, словно вслушиваясь в это слово, произнес Кленов.

— Что? — тихо отозвалась Марина.

— Нет, я просто так… Я желчный, завистливый старик. Я завидую вашему отцу. Как бы я хотел иметь такую дочь! Или внучку… Ведь вы могли бы быть моей внучкой… Я бы так гордился вами!.. М-да!.. Так нелепо и горестно сложилась жизнь. Наверно, это большое счастье — иметь детей?

— Огромное, Иван Алексеевич! — сразу оживилась Марина.

Она встала и подошла к радиоаппаратуре, положила свою тонкую, почти прозрачную руку на голубой ящик, почувствовала холод металла и отдернула ее.

— Огромное счастье, Иван Алексеевич, — продолжала она. Ее затуманенные глаза смотрели вдаль. — Иногда мне кажется, что я буду очень счастлива… А иногда мне так горько, что не хватает слез… За эти дни я плакала больше, чем за последние десять лег. Можно, я сяду на вашу постель? Какая у вас большая рука… Скажите, ведь вы верите? Вы услышите сигналы?

— Верю, Машенька, верю… Вся моя жизнь теперь в этой вере. До сих пор я думал, что хочу этого ради человечества… А хотел-то ведь ради себя… А теперь… — Старик закрыл глаза и замолчал.

Марина гладила его лежавшую поверх одеяла руку. Она с нежностью смотрела на худое лицо старика с провалившимися щеками, с запавшими глазницами, с клочковатой белой бородой… Она гладила его руку и видела, как сначала из одного глаза, а потом из другого медленно сползли две слезинки.

— А теперь для вас этого хочу, ради вас всей душой своей хочу… И благодарен вам за светлое чувство, которое вы пробуждаете во мне… Вот за эти слезинки, которых не стыжусь… Предыдущие принадлежали Мод…

Марина своим платком вытерла глаза старику.

— Чай поспел, Иван Алексеевич, — сказала она и улыбнулась.

И, забыв про чай, они смотрели друг на друга, думая каждый о своем.

Кленов ощущал величайшее умиротворение. Может быть, такое чувство бывает только раз в жизни… перед концом.

— Какая страна, какое время, какие люди! — говорил он, видимо, сам себе.

— Люди? — переспросила Марина.

— Да… Вы, он… И все вы, люди будущего…

В передней раздался шорох.

— Почтеннейший, вы, может быть, думаете, что вас грабит однорукий бандит? Так ничего подобного? Это я, ваша назойливая сиделка. Прилетел к вам на минуточку, раздеваюсь, вешаю пальто… Привожу себя в порядок… Ведь отсюда я полечу к своей пациентке, к нашей Машеньке, как мы с вами говорим… Она очень плоха и неосторожна… Может быть, героична! Склоняюсь. Право ученого! Пренебрегает радиацией. Итак, как вы себя чувствуете?

С этими словами в комнату вошел доктор Шварцман.

— Что я вижу! Она здесь! Ох, медицина! Тебе как науке нужно прописать тысячу верблюдов, чтобы они плевали на тебя.

Вдруг Кленов сел и предостерегающе протянул худую длинную руку.

Доктор Шварцман осторожно сел на кончик стула.

— Тише, тише! — шептал Кленов.

Марина, вся подавшись к нему, смотрела на него умоляющими глазами. Кленов судорожно схватил ее руки и сжимал их в своей громадной ладони.

— Доктор, пишите же… Да пишите же, доктор! — вдруг закричал он.

Доктор привычным движением выхватил перо и бланк для рецепта.

— Вызывает, вызывает так долго, что я осмелюсь думать — он располагает неограниченным временем…

Марина окаменела.

Наконец Кленов стал глухим голосом произносите текст радиограммы, а Марина беззвучно повторяла слова. Доктор записывал. По лицу профессора текли слезы, но глаза сияли…

— Вот и все… Он повторяет вызов… Видимо, передает радиограмму еще раз. Какое счастье! Исполнение желаний! Помогите мне лечь, Машенька. Звоните, звоните по телефону Василию Климентьевичу… Передайте радиограмму и мой… мой привет.

Уложив старика, который вытянулся под одеялом и закрыл глаза, как после сильнейшего утомления, Марина вытерла платком слезы и, счастливо улыбаясь, села за стол к телевизефону.

— Я вам буду диктовать. Вы, может быть, думаете, что прочтете докторский почерк? Ничего подобного!

Марина вызвала министра:

— Василий Климентьевич! Вы извините, что я сквозь слезы… Это от счастья… — И она незаметно переключила динамик на телефонную трубку.

— Вы уже знаете? — отозвался министр. — А я два часа всюду разыскиваю вас, чтобы сообщить радостную весть…

— Василий Климентьевич! — перебила Марина. — Профессор Кленов только что установил связь с Матросовым…

— К нему уже вылетела помощь, — сказал Сергеев.

Марина плотнее прижала трубку к уху, чтобы не донесся в комнату голос министра.

— Профессор будет счастлив. Он так стремился услышать Матросова первым. Я передаю принятый им текст…

— Он лежит передо мной, — недоумевая, заметил министр.

Но Марина, как бы не слыша этого, стала медленно передавать текст радиограммы, словно министр записывал его.

Профессор Кленов приоткрыл глаза, напряженно вслушиваясь в каждое ее слово. Его губы беззвучно шевелились. Видимо, он повторял за Мариной…