Пылкая дикарка. Часть вторая

— Это вы? — в изумлении выдохнула Орелия. Впервые она вдруг осознала, что глаза у этой женщины были точно такой же формы, как ее собственные, и почти такого же цвета.

Грудь женщины учащенно вздымалась и опускалась. Орелия заметила, как она бросила предостерегающий взгляд на свою горничную, которая, казалось, окаменела, пытаясь поднять с пола стул.

Орелия первой пришла в себя. Она увидела на половице из кипарисового дерева какой-то золотой предмет, нагнувшись, она его подняла. Это был гравированный золотой браслет. Сделав несколько шагов вперед, она протянула его Клео:

— Это ваш? — холодно спросила она ее.

— Благодарю вас, — ответила Клео, надев его на руку. — Мне его много-много лет назад подарил один поклонник. С тех пор он постоянно хранился в сейфе мистера Вейля у него на складе. Я его никогда не носила.

Стройная фигурка Орелии вся напряглась, глаза у нее блестели от охвативших ее эмоций. Да, это была ее мать. С первого же раза она почувствовала, что какая-то таинственная нить связывала их вместе. Теперь она была в этом уверена. Она строго спросила:

— Почему? Орелия была уверена, что мать поймет, что ее интересовал только один вопрос: "Почему она ее бросила?" Но Клео, недоуменно пожав плечами, ответила:

— Я боялась, как бы отец не отнял его у меня.

Алекс, подобрав с пола две золотые монетки, передал их Клео. Она посмотрела на них такими печальными, такими таинственными глазами, точно такими, которыми она посмотрела на нее тогда, при отъезде из пансиона, когда она стояла у окна.

Мадам — жена Большого Жака, улучив момент, сказала:

— Вот перед вами Коко, месье. Странно, что она заинтересовала вас именно сегодня, когда после восемнадцатилетнего отсутствия неожиданно объявилась здесь впервые. Только что она рассказывала мне, чем занималась в Новом Орлеане все эти долгие годы.

Клео, криво улыбнувшись, вмешалась.

— Если мадам Большой Жак позволит, я закончу удивительную историю своей жизни. Может, она позабавит и ваших посетителей.

— Да, да, — охотно подхватила мадам, испытывая сильное волнение.

— Прошу вас, садитесь, вы, мадам, и вы, мадемуазель…

Орелия посмотрела на Алекса. Тот кивнул. Они расселись за столом на кухне, и Клео начала свой рассказ.

Когда Клео наполовину закончила свой рассказ, слуга жены Большого Жака принес на кухню бадью с морскими окунями. Хозяйка, тут же встав со стула, принялась разделывать рыбу, готовить рыбные блюда для рыбаков, чьи громкие голоса и веселый смех доносился до них через стену из салона.

Орелии казалось, что она видит то сладкий сон, то жуткий кошмар. Та комната, в которой она сидела, те события, которые ей рассказывали, открывали перед ней совершенно иной мир, такой далекий от того, что она видела в монастыре, что уже успела увидеть на светских балах в провинции, за утренним кофе с гостями.

Рассказ Клео о похищении ее ребенка, о предпринятых ею напрасных поисках надрывал ей сердце. Мадам Большой Жак смахивала с глаз слезы, обваливая кусочки рыбы в кукурузной муке. Клео рассказала им о том, как опекал ее Ли Хинь, как он ее нежно любил, о том, как, к ее удивлению, завещал ей всю свою собственность. Она ничего от них не утаивала, кроме того, как она обнаружила Орелию в монастыре, как доверяла Мишелю Жардэну, в котором она жестоко обманулась.

Слова ее сверлили Орелии мозг, и ей было не по себе от испытываемого смущения и чувства неуверенности. Ненависть к матери, покинувшей ее на произвол судьбы, смешивалась с жалостью к Клео из-за тех страданий, которые ей пришлось пережить.

Она осмелилась только дважды взглянуть на Алекса. Он не спускал своих острых, наблюдательных глаз с лица Клео. У него был удивительно серьезный вид. Интересно, о чем он думал в эти минуты?

Орелия повернулась к мадам Дюкло, которая, казалось, сразу же утратила дар речи. Ее дуэнья была поражена тем, что услыхала.

— Что же привело вас в Террбон, мадам Клео? — спросил ее Алекс.

— Ностальгия по моей молодости и связанные с ней события, месье, — ответила она с улыбкой.

— Вы так и не нашли свою дочь?

Не спуская глаз с Орелии, Клео сказала:

— Нет, месье. Я лелею весьма скромные надежды на то, что она еще жива.

— Вот эта молодая девушка считает, что она — незаконнорожденная дочь Ивана Кроули. Ее зовут Орелия.

— В самом деле? — Глаза Клео сузились, почти скрылись за веками. Губы у нее изогнулись. — Выходит, он был весьма энергичным любовником, не так ли?

Слезы выступили на глазах Орелии. Ее лишали шанса признания. Ее мать отрекалась от нее снова.

— Значит, мадемуазель Орелия — не ваша дочь? — продолжал допытываться Алекс.

— Нет, месье, не моя, — твердо заявила Клео. — Такого не может быть.

Мадам Дюкло, вытащив из сумочки носовой платочек, шумно выбила нос.

— Что вы намерены предпринять? — спросил Алекс у Клео. — Вы останетесь на какое-то время здесь, в Террбоне?

— Да, на несколько дней. Сегодня утром я наняла лодку, большую пирогу, на которой хочу поехать в индейскую деревню, где выросла моя мать, а потом на остров Наварро, в тот дубровник, куда привез ее мой отец после свадьбы.