Пылкая дикарка. Часть вторая

— Меня зовут Клэр Пуатевэн. Отец Виго намерен зайти к нам в среду на чашку кофе. Там будут члены моей семьи и несколько женщин, моих соседок. Мы были бы счастливы, если бы вы с вашим стражем, — она сделала деликатную паузу, — к нам присоединились.

— Вы очень добры, — ответила мадам Дюкло, — но мы носим траур, в чем вы сами можете убедиться.

— Вам нечего опасаться, мадам, там не будет никаких развлечений. Просто мне хочется предоставить вам возможность получше познакомиться с отцом Виго, а также с несколькими дамами из его конгрегации, которые вам глубоко соболезнуют.

— В таком случае, — мы будем, — любезно согласилась мадам Дюкло.

— В десять часов, в Розвуде, — сказала мадам Пуатевэн и отошла от них.

Когда они в наемной карете возвращались в пансион, Орелия сказала:

— Интересно, будут ли там мадам Кроули с Нанетт?

— Думаю, ты напрасно тревожишься по этому поводу. Они не придут на встречу с отцом Виго, так как они протестанты.

— Но Нанетт намерена выйти замуж за месье Арчера, а он ведь католик.

— Я здесь ничего не понимаю, — призналась мадам Дюкло.

— В возникшей ситуации возможны какие-либо изменения, поправки. Да, ты права, Отец Виго вполне может оказаться причастным к этому делу.

Среди небольшой группы приглашенных, собравшихся на галерее колониального дома в Розвуде за чашкой кофе в среду, не было ни мадам Кроули, ни Нанетт. Но компанию разделял, кроме отца Виго, еще один мужчина. Это был Чарлз, сын мадам Пуатевэн. Он вместо матери разносил чашки с кофе, а потом, придвинув к Орелии поближе стул, сел рядом.

— Вы почувствовали, как я, не отрываясь, смотрел на вас в церкви? — спросил он с улыбкой. — В воскресенье я пропустил почти всю проповедь, так как глазел на вас.

— Какой стыд! — сурово ответила Орелия, чувствуя, как в горле у нее застрял смешок. Подавив в себе желание рассмеяться, она лишь прошептала: — Мне известно это ощущение, месье. Когда я была в монастыре то в храме, когда проповедь оказывалась очень длинной, я ее почти не слушала, думая о своем.

— Если бы вы не носили траур, я бы настоял, чтобы матушка послала вам приглашение на свой бал, который состоится в следующем месяце. Тот, по которому вы носите траур, ваш близкий родственник?

— Очень, месье. Боюсь, что мне еще рано появляться на балах.

— Позволит ли ваш дракон зайти к вам когда-нибудь?

— Только не сейчас, — мягко ответила она, бросая на него косой взгляд. Ее похожие на миндалины глаза произвели на него ошеломляющее впечатление. Он был очень молод, достаточно смазлив, но не производил особого впечатления в сравнении с теми мужчинами, которых она встретила в своей жизни, — отцом и Мишелем Жардэном. Даже молодой месье Арчер был куда более светским. Сейчас она чувствовала свою женскую зрелость.

Пара бабочек, хлопая крыльями, беспорядочно носилась по галерее, потом, проникнув через ставни дверей, исчезла в комнатах. Морской бриз через чугунную решетку доносил до них тонкие запахи распустившихся цветов. Орелия держала в руке чашку из тонкого французского фарфора, а кофе в ней был горячий и крепкий. Вот перед ней мир ее матери, мир, которого она ее лишила, отказавшись признать факт ее рождения. Впервые в жизни она почувствовала, что находится на принадлежащем ей месте.

Она улыбалась молодому Чарлзу Пуатевэну, с интересом наблюдая, как его нежные гладкие щечки покрывались пунцовыми пятнами. Она пресекла все попытки дам, членов конгрегации, проникнуть в тайну ее генеалогии, давая им понять, что она лишь далекая родственница семьи Кроули, так как все они "не католики".

Когда они возвращались в карете к себе в пансион, мадам Дюкло сказала:

— Ну, теперь нам известно, кому мы обязаны этим приглашением.

— Кому, мадам?

— Тому молодому человеку, который, увидев тебя в церкви, был поражен твоей красотой. Вероятно, он с помощью угроз заставил свою мать пригласить тебя к ним, чтобы таким образом получить возможность должным образом представиться и спросить, может ли он навестить тебя.

— Вы так считаете? — спросила довольная Орелия.

Но по приезде в пансион они увидели внизу в прихожей поджидавшего их возвращения Мишеля Жардэна, и она тут же забыла о молодом Пуантевэне.

Алекс проснулся рано после своего путешествия к Обманчивой реке. Его разбудил какой-то тревожный, неясный сон, и, открыв глаза, он где-то в подсознании чувствовал все время повторяющиеся слова отца: "Расспроси свою мать о ее кузене Жане-Филиппе". Тогда его совет не оказал на него должного впечатления. Теперь он этим заинтересовался.

Жан-Филипп был тем самым кузеном, который был похоронен в фамильной усыпальнице в могиле с мраморным надгробием возле старого поместья, расположенного на других, принадлежавших его отцу плантациях, и этот дом в колониальном стиле назывался "Колдовство". Он наткнулся на его руины, когда еще мальчишкой катался там на лошади. Могила была запущенной, как и сам дом, а противные, высохшие ползучие растения почти закрывали от взгляда выбитую на камне надпись.

Расчистив траву перочинным ножом, он прочитал такую надпись:

Жан-Филипп де ля Эглиз

(Родился в Париже 5 мая 1804 г.

Умер 23 сентября 1822 г.)