Это была красивая женщина в дорожном костюме из дорогой ткани, в модной шляпе на блестящих черных волосах. Из багажа у нее оказался лишь небольшой сундучок, который грум внес в дом, и саквояж в руках горничной. Алекс в тот вечер в столовой не появился, и когда там не оказалось и новой гостьи, Орелия поинтересовалась о ней у мадемуазель Клодетт.
Их робкая хозяйка промямлила, что гостья, вероятно, свободная цветная женщина, которой она хотела указать на дверь, но слуги уговорили ее позволить ей и ее горничной предоставить временное пристанище.
— Мы выделили им комнату в доме для прислуги, в кухонной пристройке, что, по нашему с сестрой мнению, не нарушает закона. Таким людям, как она, приходится преодолевать при путешествии немало трудностей, не правда ли? — Потом она с виноватым видом добавила: — Надеюсь, вас это не оскорбит. Она достаточно хорошо воспитана, обещала как следует заплатить, и так как она не намерена здесь долго оставаться... — Голос ее постепенно затухал, свидетельствуя о ее неуверенности.
— Само собой, мы не рассердимся, — заверила ее Орелия. А мадам, бросив на Орелию многозначительный взгляд, сказала:
— Каждый делает то, что считает нужным. — Потом строго добавила: — Надеюсь, нам не придется с ней сталкиваться, когда мы будем заняты своими обычными делами.
— Нет, такого не произойдет. Ей будут носить еду в номер, — торопливо сказала мадемуазель, позвонив, чтобы несли суп.
Позже, поднявшись к себе, Орелия заметила:
— Новая постоялица отлично выглядит и путешествует в сопровождении горничной. Было бы очень приятно при малейшей возможности поговорить с ней.
— Несомненно, — сухо ответила мадам, — но в таком положении я бы не стала рисковать малейшим неприличием. Лишь только беспросветная нужда заставила мадемуазель Клодетт с сестрой позволить этой женщине здесь остановиться, даже если к этому их принудили собственные слуги. Как жаль, что месье Жардэну не удалось уговорить своих друзей предоставить нам у них приют.
Они еще немного посплетничали. Мадам рассказала Орелии, о том, как белые "устраиваются" со своими любовницами-октаронками, и предсказала, что репутация пансиона быстро пойдет насмарку, если всем станет известно, что хозяйка позволила остановиться у себя октаронке и еще берет с нее плату.
— Если бы она хотела проявить благотворительность, то предоставила бы ей комнату слуги, и дело с концом! Но брать плату с этих женщин! Уважающие себя леди могут лишь с отвращением относиться к таким, как эти двое. Может, это происходит от того, что зачастую такие женщины очень красивы. Ты не заметила, была ли у нее на голове накидка, когда она приехала?
— Нет, мадам, на ней была шляпка. Причем очень модная.
— Ты должна быть крайне скромной, дорогая, во всем, что делаешь. Мы не получили никаких известий от мадам Пуатевэн с того времени, как молодой Чарлз уехал в Париж. Уверена, что его туда отправили, чтобы уберечь от твоих чар.
— Конечно, нет, мадам, — возразила Орелия. Пытаясь солгать, она густо покраснела. Но не из-за мыслей о Чарлзе. Она, замирая от удовольствия, вспомнила поцелуй Алекса Арчера. Как не похож был на него отпрыск мадам Пуатевэн!
Клео с кривой усмешкой пыталась привыкнуть к более чем скромным удобствам выделенной ей в пансионе комнаты, убеждая себя, что ей еще повезло. В "глубинке" мало гостиниц, а в тех, которые были, ни в одной, вероятно, ее бы не приняли. Ее утверждению, что она не африканка, не верили, кроме слуг мадемуазель де Авиньон, которые сразу сумели отличить ее цвет кожи от своего собственного.
Комната была чистой. Покрашенные известью стены, вероятно, были сбиты из досок кипарисового дерева с неочищенным мхом и грязью. Дома такой же конструкции она видела повсюду здесь, на ручье. Сюда не проникал жар с соседней кухни. В комнате стояла единственная кровать с матрацем, набитым мхом и брошенного на перевязанные крест-накрест веревки, — эта картина была ей знакома с детства. Кроме того, там был еще стол и два стула. На стене она увидела деревянные колышки для развешивания одежды.
"Чего же еще требовать? Во всяком случае, — напомнила она себе, — здесь было так же хорошо, как и в доме ее отца, там, на острове Наварро, где они были с матерью". Она могла навести справки о Мишеле Жардэне, опросив слуг. Они всегда знали, кто гостит в городе, и чем он занимался, если, конечно, она заплатит за информацию.
Позже она собиралась посетить индейскую деревню, чтобы узнать, помнит ли там кто-нибудь еще о ее матери. Ей очень хотелось убедиться, узнает ли месье Вейль, которому она поручила хранение золотых подарков Кроули, или хозяин таверны, жена которого подружилась с ней восемнадцать лет тому назад, в этой расфранченной женщине из Нового Орлеана, путешествующей в компании собственной горничной, ту девушку, которая когда-то ставила капканы на болоте и шестом гоняла свою пирогу.
Она пожала плечами. Это двухдневное путешествие вызвало у нее странное, ностальгическое настроение. Нет, ностальгию она почувствовала прежде, когда не увидела среди сироток своей Орелии.