Пылкая дикарка. Книга 2

Ей предстоит это выяснить. Ее отец, конечно, не мог зачать незаконнорожденного ребенка с женщиной своего класса, чтобы его жене-англичанке не стало об этом известно! Потом предстояла малоприятная встреча с матерью. Ведь это она отказалась от нее! Она ей этого никогда не простит, но для нее было гораздо важнее заполучить имя своего отца. Нужно чтобы признали ее родословную, ее кровь, даже если ей будет постоянно мешать ее незаконное рождение. "Я не сирота. У меня есть семья. Я член семьи Кроули".

— Если мы продвигаемся на юго-запад, то делаем большой крюк, — заметила она в разговоре с мадам Дюкло. — Любой вам скажет по положению солнца, что мы путешествуем на северо-запад.

— Мы повернем на юг в Дональдсонвиле, — ответила мадам.

Они сошли с парохода в Дональдсонвиле, провели ночь в местном отеле, а на следующее утро пересели на небольшое судно, которому предстояло проделать свой маршрут по ручью Лафурш. Здесь появились у них перед глазами гораздо меньшие по размерам плантации, множество скромных на вид ферм с садами, в которых были видны отдельные до мики-кухни, пасущиеся домашние животные и непременно сельский причал с привязанной к нему пирогой. Эти дома-фермы все были построены с крутой крышей, свисающей над передней галереей, на которой были видны стол, стулья, а на некоторых даже шкаф с кухонной посудой. Часто с одной стороны галереи на второй этаж либо на чердак вела внешняя лестница.

— Там, вероятно, находится спальня, — предположила мадам.

Она постоянно видела играющих либо во дворах, либо на речном берегу детишек, которые, быстро вскочив на ноги, энергично махали пассажирам руками.

Вечером на второй день путешествия они сошли со своего маленького пароходика и, проведя еще одну ночь в снятой для этой цели комнате, наняли карету, которая должна была их доставить со стоявшей на дороге, построенной прямо на болоте, пристани на ручье Лафурш, к этому "Террбону", — как назвал это место их возница. Возле ручья Террбон мадам Дюкло нашла пансион, который содержали две пожилые дамы.

Это были добрые, с увядшими лицами женщины, которые постоянно говорили о революции, произошедшей в далекой Франции, о том, как их родителям удалось бежать с родины лишь со своими драгоценностями еще до появления на свет Орелии. Почему они считали, что их рассказы заинтересуют Орелию? Ведь ее привлекало только настоящее, а не прошлое. У нее с языка были готовы сорваться столько вопросов о семье Кроули, но мадам посоветовала ей вести себя поскромнее, и она, сделав над собой усилие, сумела сдержаться.

Завтра! Завтра она увидит дом своих предков.

Мадам Дюкло договорилась о карете на следующее утро, и к десяти часам они, облачившись в траурные одежды, выехали в имение Мэнс.

— Что бы я делала без вас, дорогая мадам? — воскликнула Орелия, едва сдерживаясь, чтобы не прыгать от радости. — Сколько же я узнала от вас о том, как нужно себя вести в этом новом для меня мире.

— На самом деле? — строго спросила мадам Дюкло.

Карета ехала по берегу тихого ручья. На дорогу падали тени от магнолий с большими белыми цветами и раскидистых дубов, со свисающими с их ветвей, раскачивающимися на ветру лентами ползучих растений. Две птички — одна окрашенная в серые тона, а другая — с пунцовым опереньем, — пронеслись перед ними очень низко над дорогой и сразу же исчезли в густом кустарнике, растущем у самой поверхности чернеющей воды.

Они доехали до того отрезка ручья, где берег был очищен от кустов и до самого края берега росла густая зеленая трава под величавыми высокими дубами. От основной дороги в сторону вела другая дорожка, поуже, и кучер выехал на нее. Выглянув из окна, Орелия увидала дом в глубине сада.

Он был весь белый, словно покрыт гипсом, с большими колоннами, которые изящно поднимались с нижней галереи к краю крыши. В высоких окнах играло утреннее золотое солнце, а над крышей со слуховым окном возвышалась труба. У нее сильно забилось сердце. Наконец! Наконец!

Вот дом ее отца, вот ее родное место, ее родовое гнездо. Ей было отказано в наследстве, но оно предстало перед ее глазами в реальном свете. На глазах у нее навернулись слезы — это были слезы жалости к своему лежащему ныне в могиле отцу. Он покоился в мраморном склепе на своей земле, сообщил ей Мишель. Но это были и слезы радости.

Когда карета, сделав поворот, выехала на ведущую к дому дорожку, она увидела и другие строения — длинный ряд выкрашенных в белый цвет невольничьих хижин. Над одной из них в небо лениво поднималась струйка дыма, а там, в глубине, она заметила сахарный завод с высоким каменным дымоходом, который был выше трубы над поместьем Мэнс.

— Ну, ты готова? — спросила ее мадам Дюкло ровным голосом.

— Ах, мадам, я так волнуюсь...

— Дыши глубже, — посоветовала она.

Кучер, спустившись с козел, передал вожжи подбежавшему к ним чернокожему груму. Открыв дверцу, он сказал:

— Вы прибыли в имение, Мэнс, мадам.

— Погоди, не торопись, — приговаривала мадам Дюкло, выходя с его помощью из кареты.