Пыльная корона

Ветер был немилосердный, раздававший пощечины колючими снежными лапами. Валерий Михалыч несколько раз собирался бросить свою затею и повернуть домой. В воскресенье, в единственный выходной, он должен был садиться на электричку и ехать в какую-то богом забытую глушь. Но что поделать, если ему было назначено именно сегодня и мастер давно уже принимал только у себя. Хотя близкие и давние друзья продолжали, к великому его неудовольствию, называть его Бубликом. Что может быть прилипчивей старинного прозвища… Игорь Буневич был классным неврологом. Это редкость, как и любой хороший врач. Но Бублик был знаменит еще и виртуозным индивидуальным подходом к пациенту, а это, как известно, залог успеха даже в самых сложных и запущенных случаях. К тому же его компетенция простиралась далеко за грань его специальности. Словом, попасть к Бублику хотели все. Принимал он уже немногих — не потому, что зазнался, а потому, что было ему уже за восемьдесят и он сильно болел. При этом курил и мог крепко выпить — правда, как Черчилль. Только на сладенькое — сигару и коньяк. И то и другое Валерий Михалыч вез ему в гостинец. И был совершенно не уверен в том, что поступает правильно. Куда он рванул на старости лет… Ведь знал, что пациент в его возрасте для врача в лучшем случае — легкая нажива. Никто не собирается лечить старую лошадку, место которой в музее восковых фигур. Зыбкая надежда лишь в том, что Бублик сам на ладан дышит, — элементарная стариковская солидарность…

Рекомендовали Бублика еще много лет назад. Когда-то Валерий Михалыч отправил к нему Еву — ей стали клеить страшный диагноз, опухоль мозга, и торопить с операцией. Бедная девочка впала в панику. И совсем не потому, что после операции могла не выжить, а потому, что пришлось бы брить голову наголо. Таковы женщины. Бублик осмотрел все снимки и выписки, саму Еву и сказал, что таких козлов надо отдавать под суд… Впрочем, он высказался куда хлеще про тупорылых докторищ, которые за лишний бутерброд с икрой готовы зарезать человека.

Валерий Михалыч был с ним солидарен. В медицину он был вхож не только как пациент и представлял, что за дела там творятся. Он не уставал повторять, что, как и в любой среде, здесь правит блат и чистоган, и сволочи на первом плане, но если очень долго и упорно искать, то в каждом городе можно найти одного на всех истинного доктора. Но теперь он полагал, что истинный доктор ему не помощник. Ведь необратимые процессы в мозге никто не в силах повернуть вспять. Именно так Валерий Михалыч трактовал свои видения — как необратимые процессы. Проще говоря, он сходит с ума. А уж как это называется по-научному — болезнь Альцгеймера или Альтшуллера, ему было положительно все равно. Он ехал за приговором. И было ему совсем невесело.

Старина Бублик держался бодрячком. Рубил дрова и сетовал, что с новым отоплением он себе в этом удовольствии откажет. Тогда пойдет к бабкам-соседкам, у них побатрачит во имя своего здоровья… Валерию Михалычу оставалось только завидовать.

— Чего кислый? — спросил Бублик, хрустко зажевывая мохнатую горсть тонко рубленной квашеной капусты. Они, вопреки всякой официозной этике, сели за стол, и гостеприимный хозяин накрыл гостю маленький недеревенский дастархан, где эклектично соседствовали фаршированные оливки и сладкие творожные шарики, которые напекла тихая Бубликова супруга. Да и рябина на коньяке пришлась кстати.

И Валерий Михалыч начал оттаивать. Одной из составляющих метода Бублика была нехитрая уловка — нарезать широкие круги вокруг сути. Лобовая атака «на что жалуетесь?» вообще ему претила. Он выкристаллизовывал жалобы из неспешного разговора, который, казалось, был совершено оторван от насущных драм. И часто жалобы, которые он извлекал из этого гумуса, были совершенно не те, что собирался поведать ему пациент. Отсюда и неожиданные методы. Но… более никто ничего толком сказать не мог. Бублик сетовал, что ему так трудно передавать свой опыт. Когда-то он мечтал о собственной школе, теперь же — чтобы после него остался хотя бы один истинный ученик…

Слово за слово, и пессимистическое смущение растворялось в журчании разговора. Валерий Михалыч плавно, без зажима поведал свою историю. Про его отнюдь не мимолетное видение с Каретной площади. Бублик лишь на доли секунды нахмурился, а потом усмехнулся и сказал, что мистика не по его части. Видения не диагноз, а свойство нервной системы.

— И даже настолько явственные? Не знаю, как сказать точнее… такие развернутые, словно фрагменты фильма. Я допускаю, что вы просто не хотите мне говорить худшее. Разве это можно считать нормой?

— Это можно считать сидхой. Сверхспособностью на языке Востока. Что касается нормы — это понятие в отношении человеческой физиологии я не употребляю уже лет пятьдесят. — И Бублик зашелся в могучем кашле.

— А что, если я начну терять память, чудить… ставить пластиковые ведра на огонь, стану опасен для окружающих. Если я сойду с ума? Ведь патологический процесс можно затормозить… или нет?