Пыльник

Денис Чуранов Пыльник

Призрак бродит по вселенной – призрак неубранства. По земле ступает Пыльник – бездна окаянства.

Мариетта решила остановиться со своим пятилетним сыном на детской площадке, ведь он тихонько попросил об том, и не подумав дёрнуть маму за рукав. Для маленького Даллана место это было в новинку, а потому он, ступив туда своими крохотными сандаликами, принялся кругом обхаживать площадку в поисках самого интересного развлечения. Мариетта стояла чуть в стороне и скорее глядела на сына, чем присматривала за ним: она очень любила Даллана.

Меж облаков проступало приятное весеннее солнышко, несколькими лучиками доходившее до окрестных домов, по периметру окружавших двор, в центре которого и располагалась площадка. Всё было спокойно. Во дворе, кроме Мариетты и Даллана, никого не было.

Мальчик мерно шагал по истоптанному песку и гравию, пока не добрался до детской качалки в форме балансирующей доски, закреплённой на треугольном основании с шарниром наверху. Даллан остановился и задумался, как бы на ней покататься, ведь качель предназначалась только для двоих сразу. Мама всё смотрела на Даллана и не могла нарадоваться на него.

Но вскоре начались неприятности. Мариетта с тревогой заметила, как вокруг ног её сына неестественно высоко, почти по щиколотку, стала подниматься пыль. Если бы сейчас по улице проходил моряк и его попросили бы оценить погоду, ответ был бы короток: «штиль». Не было и тончайшего намёка на ветер. Однако завертевшийся по окружности поток грязи, песка и пыли со временем только усиливался, успев разрастись с небольшой пинакль. Теперь уже по пояс ребёнок был окутан пылеворотом, взявшимся буквально из ниоткуда. Даллан посмотрел под ноги и по-детски растопырил свои ручонки. Отучившийся безотчётно плакать ещё трёх лет, он заревел на месте. Заслышав в своём куполе недоумения плач сына (находился он не более чем в четырёх метрах от Мариетты), мать инстинктивно рванулась на помощь к своему детёнышу. Но только она попыталась сократить дистанцию, как ураган пыли мгновенно достиг живота ребёнка. «Ма-а-а…», – захлёбываясь слёзками, вопил Даллан. Отважная мать продолжала своё наступление, простерев к сыну руки. «Милый хватайся за руки!»; но руки ребёнка уже были погружены в проклятый пылеворот, – тот добрался до плечиков Даллана, – и отныне пошевелить ими он не мог. С полуотважным-полуотчаянным криком мать почти вплотную приблизилась к пыльной завесе и просунула туда свои руки. В ответ Пыльник послал в сторону Мариетты порыв грязного ветра. Песок и пыль ударили ей прямо в глаза, из которых вскоре начали струиться дорожки слёз – стандартный рефлекс на сверхординарный раздражитель. Как осколки, песчинки буквально резали склеры и игольчатой болью отдавались в веках. Мариетта остановилась, зажала глаза руками, и взревела сама: «А-а-о-а-а-а-ох!». Глаза не раскрывались. Женщина ослепла. Как знать, может оно было и к лучшему, ведь то, что произошло с её сыном дальше, не пожелала бы видеть даже самая развязная и безразличная мать. А Мариетта очень, очень любила своего малыша.

Когда пылеворот окутал ребёнка по его тонюсенькую шейку, потоки грязной серой массы своими монадами-пылинками устремились к телу Даллана и просочились в него. Ноги и руки его теперь были свободны, но Мариетта не могла этого увидеть и лишь продолжала стенать. Тысячелетний ураган никуда не исчез, а только поменял место пребывания на грудную полость своей новой жертвы. Едва последняя песчинка проникла в мальчика, как он дёрнулся всем телом и, подобно статуе, остался стоять недвижим. В это время молодая мать Даллана неуклюже ступала поблизости и шарила руками впереди себя, как слепая Грайя. Она плакала, орала, завала на помощь, но проходившие мимо люди не видели, точнее не могли видеть ни женщины, ни её сына – Пыльник сделал их незримыми и неслышными для окружающих. Поэтому на том самом месте, где сейчас колом стоял Даллан и, уже почти безумная, бродила его мать, люди могли видеть только неприметную часть площадки и россыпь чуть притоптанного песка на земле.

«Го-о-а-а-а… Го-а-а-о… Господи!» – нечеловеческим голосом вопила Мариетта, словно жарилась на костре «святой инквизиции». – «На по-о-а-мо-о-ощь!». Если бы люди могли видеть или хотя бы слышать её! Всё-таки хрупка, как хрусталь, человеческая природа. Р-раз! и нет его, потомка Адама!