Пыльными дорогами. Путница (СИ)

Никогда я через костер не прыгала. Отец с матерью не пускали, мол, сиди Вёлька, куда тебе неумелой. Так нет тут их да и разве допустят боги, чтоб случилось чего в такой день.

Разулась я, ступила на прохладный песок. Глаза на миг прикрыла, улыбнулся и побежала. Разогнала, прыгнула, и будто крылья выросли. И костер небольшим показался, и не страшно совсем. Только жаром будто обдало.

- Ну вот и не страшно ведь!

- Ты огнёвая, тебя не опалит!

- Молодец, лиса рыжая! - послашались крики вокруг.

Один за другим парни и девки через огонь прыгали. Не боялся никто и никому огонь вреда ни причинял.

Мальчишка один, правда, неловко плюхнулся на песок, но потом поднялся и громко расхохотался. Все тут же подхватили и с ним смеяться стали.

А после, как огонь перегорел, гусляры заиграли, песни зазвучали грустные, напевные.

- «Заклятье» спой! - крикнула немолодая полная баба в яркой кике, бросая три монеты босоногой девчушке, что пела рядом с гусляром, стариком с окладистой бородой.

- Какое тебе «заклятье»? - загоготал хмельной мужик в красной рубахе. - Саван пора подбирать, а все туда же!

- Упырь тебя за ногу, злыдень горластый! Я помоложе тебя стану. А будешь мед бочонками хлебать, так самому саван нужен станет!

На этот раз смех подхватили все вокруг и мужик только развел руками:

- Уела, дурная баба.

- Пой, давай!

- Пой!

На разложенный на земле платок посыпались монетки. Гусляр и девочка переглянулись.

- Давай, внученька, пой, - кивнул старик.

Девчушка оправила на себе сарафан, выпрямилась и тоненьким, по-детски нежным голоском затянула совсем недетскую песню:

Чародейка-луна освещает мой путь.

Я бреду вновь одна, не боюсь я свернуть.

Ночь висит над рекой, опускает туман.

Пахнет горькой травой, напускает дурман.

Я стою на траве и прохладна роса.

Слышу где-то вдали гомонят голоса.

Я пойду напрямик, срежу долю пути.

Мой избранник уж там, мимо мне не пройти.

Околдую тебя, очарую, родной,

И не выстоишь ты, будешь ты только мой.

Одним взглядом своим я тебя покорю,

Будешь верен мне ты, скажешь слово "люблю".

Будешь только моим - не отдам никому,

Будешь верить ты мне, как себе самому.

Знай же, чары мои посильней колдовства,

Будешь только со мной - вот и хватит. Слова...

Ночь прядет свою нить, я смотрю на тебя,

Знаю, ждал ты меня. Ждал, тоскуя, любя.

Ох, люблю же я песни такие, чтоб за душу брали! И слез сдержать не могу, как услышу!

- Ладно поешь, девонька, - баба, просившая о песне, сидела, вытирая глаза. - Возьми еще монетку.

Не слушала я раньше этой песни, а теперь уж навсегда запомню.

Холодок ночной уж по плечам моим крался и стало зябко. Шаль у Ладимира осталась. Не до нее было в хороводе-то.

- Нельзя тебе, лисица, песен слушать, - я обернулась на знакомый голос. - Чуть что сразу мокроту разводишь.

- Опять смеяться станешь? - чуть не обиделась в ответ.

- Куда уж! Вам, девкам, за песни и слова не скажи, сразу проклянете.

Ладимир набросил мне на плечи шаль.

- За полночь уже, Вёльма. Идем домой?

- Идем. Нагулялась я давно.

- Еще бы. Так отплясывала, что и не уследил. Едва нашел тебя.

- А Осьмуша где? - тут же оглянулась по сторонам.

- Домой твой перевертыш ненаглядный отправился. Напился меда и спать захотел.

Шли мы узкой тропкой через рощицу, что по берегу Марвы росла. Ночная волшба и впрямь каждого коснулась. Меж стволов дерев то и дело тени быстрые проносились да смех девичий слышался. Видать не одна мать завтра дочку ругать станет.

- Как плясать пошла, так и про меня забыла, а Осьмушу вон помнишь.

Я остановилась и, уперши руки в бока, взглянула на Ладимира. Костров вокруг столько было, что и здесь, в роще, видеть можно.

- Ох и язва же ты. Никак ревнуешь?

- А как тебя не ревновать? Чуть что, сразу парней хватаешь и в пляс.

Ладимир обнял меня за талию и привлек к себе.

- За тобой, лисица, глаз да глаз нужен.

- А за тобой ли не нужен? Девицы так и вьются. То в косу вцепится какая, а то и лицо располосовать грозится.

Ладимир громко рассмеялся.

- До сих пор что ли вспоминаешь?

- А как тут забыть? Чернава вон сказывала, что жениться на ней хотел.

Ладимир склонился ко мне. Близко-близко.

- Глупости то все. Забудь, что прежде было, не думай...

И поцеловал - горячо, крепко.

Прав он. Зачем былое вспоминать? Зачем кручиниться? Будто знала тогда, для чего с Чернавой дерусь. Победила ведь, мой он, а не ее.

По-иному будь - мужней женой стала б давно и не узнала, какая любовь на свете есть.

Шаль на землю полетела - найду ли в темноте?

Уж не ведаю, что нашло на меня - будто морок какой. Не слышала и не видела ничего. Обнимала Ладимира крепко, целовала, стук сердца слышала, тепло рук ощущала - и нет всего мира, только мы.

Очнулась лишь только как поняла, что ладонь его по голой ноге скользит, а сама я на траве, влажной от росы ночной лежу.

Не перепугалась, нет. Просто... выходит. Разве ж по-людски это? В лесу ночном, на земле голой. Да что я ему, девка подзаборная?

- Тише, Ладимир, тише...Что ж ты делаешь-то?

Оттолкнула его легонько.

Он как в себя пришел - глаза затуманились, дыхание горячее тяжелое. Держит меня, не отпускает.

- Ты чего, Вёльма? Больно сделал что ли?