Пыльца в крови

– Она была против, сказала, что не купит, потому что в них нет ничего натурального. Позже отец рассказал, что она боялась.

– Боялась чего?

– В те времена полиция поймала преступную группу, готовившую технодиверсию с синтезаторами. Знаешь эту историю?

Джеки нахмурилась и покачала головой.

– Несколько человек хотели встряхнуть общество, вывести его из тупика. Пытались внести поправки в технокарты синтезаторов, чтобы на порядок уменьшить точность воспроизведения.

– Но это бы убило кучу людей! Псевдовода, псевдоеда – это смерть.

– Умерло бы около полутора миллиардов по тогдашним оценкам. Но катастрофа, с точки зрения диверсантов, расшевелила бы землян, выдернула из благополучного прозябания.

– Скоты!

– Неужели ты не слышала? Это была громкая история. Мне казалось, ее знают все.

Джеки пренебрежительно дернула плечом. Ее никогда не интересовали проблемы общества, громкие скандалы и политические вопросы.

– Лучше скажи, что ты сделал? Чтобы получить тянучки.

– Мы как раз изучали основы клоноинженерии, и я сделал полнофункциональный клон собственной мамы.

– Ничего себе!

– Отправил его в магазин, чтобы он купил не программу, а мешок слоистых тянучек, синтезированных прямо на месте. Я их съел за один вечер.

– И что?

– Все быстро выяснилось. И отец сильно рассердился. Поругался с мамой, а потом сделал мой клон и заставил его простоять в углу целый день. Он выглядел несчастным, а я себя таким чувствовал. Ходил мимо и просился сам стоять в углу, но отец не позволил.

– И это избавило тебя от криминальных наклонностей?

Майкл внимательно посмотрел на Джеки и пожал плечами. Он почувствовал подступающее волнение. Ладони вспотели. Стоило ли ей сказать все прямо сейчас? Нет, позже. Сегодня их ждала короткая пробежка под дождем от межи до дома-шляпы, ее небольшая квартира, «Красный карлик» и длинная ночь. У них еще будет время для серьезного разговора.

* * *

С легким стоном Джеки опустилась ему на грудь и вытянулась. Волна наслаждения откатывалась, рождая истому, и он медленно обвил легкое тело руками. Ее кожа в этот раз была не только влажной, но и горячей, дыхание рывками торопилось догнать сердце. Майкл чувствовал, как оно бьется у его собственной грудной клетки между полукружий грудей, спрятавшихся между телами.

Они лежали так какое-то время. Майклу всегда нравилось молчание и неподвижность, тянущиеся после секса. Легкая дрема, которая бродила под изнанкой глаз. Но Джеки надолго не хватало. Она поводила пальцем вокруг его соска, подняла голову, ткнулась губами в подбородок и стала смотреть с вопросительным ожиданием.

– Почему-то мне кажется, что тебя клонит в сон, Майкл.

– Ничего подобного. Я помню, у нас же большие планы.

И он напряг лоб, стараясь отобразить на лице бодрость и готовность действовать. Джеки завозила пальцами ног по его стопам.

– Перестань, ты царапаешься. Я совершенно не хочу спать, мы же собирались трахаться всю ночь, а она только наступает.

– Значит, нужно занять время.

– Будем пить, есть и…? – Майкл вопросительно поднял брови.

Джеки вздохнула, съехала с его тела, оставляя только коленку на ноге.

– Веселиться. Загрузим урок танцев.

– Не сегодня. С меня хватило пляски на облаках. Давай что-нибудь малоподвижное. Можно посмотреть реконструкцию какого-нибудь переломного исторического момента.

– Ты невыносим, Стэнли. Переломные исторические моменты убивают секс и веселье.

В жесте глубочайшего раскаяния Майкл закрыл ладонью лицо.

– Ты знаешь лучше – ты и выбирай, чем заняться.

Последний раз выбор Майкла был ужасным, хорошо, что он пережил его в одиночестве, не потащив никого в ту историческую реконструкцию, и особенно Джеки. Хронология того, как пятьсот людей сожгли себя заживо напалмом в деловом небоскребе. Это был их собственный выбор.

Майкл хотел понять, почувствовать, что ими двигало, почему вдруг жизнь перестала быть для них ценной. Этого он не понял. Но перед ужасной смертью эти люди были собранны, сосредоточенны и непреклонны, как армия, сомкнувшая ряды и двигающаяся на врага. Это массовое самоубийство было одним из вереницы подобных, поставивших на колени великую античную империю двадцать второго века.

Обширное государство обладало разветвленным и гибким политическим устройством. Несколько парламентов, варианты конституций на местах, великие ценности, обеспеченное и стабильное существование, далекое от изолированных бедствующих стран, до выбора которых никому не было дела. Уровень жизни внутри империи достиг своего апогея, и… в какой-то момент некуда стало двигаться.

Стагнация процветания. Сначала стала падать ценность образования для тех, кто не стремился во власть. Потом недоучившееся, сытое поколение вырастило своих детей, которым было скучновато существовать, когда все объяснят и покажут, и своевременно запустят аттракцион. Это поколение сменило еще более апатичное, полностью потерявшее вектор приложения сил. И скоро разрыв между образованной властью и народом стал слишком велик, смысл развития был окончательно утрачен, а ценности размылись в двойных стандартах разделенного общества.