— Но это все дела минувших дней. Теперь у нас один язык, одна титульная нация при трех тысячах минорных, один менталитет. Ты знаешь, мы до сих пор не развалились именно благодаря нашему восприятию мира.
Лантир ответил несколько невпопад:
— Почему я?
— Потому что ты будешь следующим Императором. Сиди! Я уже… окостеневаю. Гибкости нет былой. Да сам видишь, нельзя столько жить.
— Кризис? Война на истребление с тысячекратно превосходящим противником — это кризис?
Император грустно усмехнулся:
— Ты будешь достойным, если шею не сломишь. Другой воскликнул бы 'Мой?' А война… Дело ведь не только в танках и пушках. В глубинах человечества таятся такие силы, что будить их стоит лишь у самой черты. К тому же, как ты теперь знаешь, у нас есть союзник, который идеально подходит для жестких решений. Как думаешь, почему он именно здесь, на краю миров? Их родной континуум отделяет от нашего стремящееся к бесконечности число, десять в восьмисотой степени.
— Видимо, он там не главный.
— Да. Знатный Предок — так они его называют, — страдает некоторым идеализмом и верой в хорошее. А люди пока не такие. Пока. У нас будет два выхода. Если будет реализован медленный солидарный сценарий, то лет через триста нужда в государстве как таковом отпадет, а если быстрый технологический — мы еще раньше ухнем в сингулярность.
34
Он приходил в себя медленно, сознание с неохотой отпускала вязкая тьма, полная бесплотных шепчущих голосов. В этой тьме было все. Кипение ненависти и жажда жизни, все тайны вселенной и божественная любовь, смысл бытия и замысел Творца. Но звенящие истины бледнели, забывались, истаивали в разуме с каждой секундой, пока он всплывал из этого предвечного океана.
Наконец он рухнул обратно в свое тело. В свое ли? Он попытался повернуть голову, это удалось неожиданно легко. Раньше все было не так. А как? Кто он? Пустота в памяти, лишь свистящий ветер шевелит валуны каких-то отрывочных воспоминаний. Он с интересом осмотрел себя, свое тело. Функциональность, возведенная в предел, в абсолют. Каждая мельчайшая деталь служила одной-единственной цели. Убивать. Пожалуй, он даже был на свой лад красив, как красив, например, идеально отточенный и сбалансированный нож. Полную тишину нарушил вдруг слабый звук, идущий откуда-то снизу. Снова этот молниеносный наклон головы. А-а, это когти на пальцах вонзились в металл пола. Он задумчиво повертел кистью перед глазами, выпустил и втянул обратно когти. Звук был довольно тихий, его заглушило бы даже собственное дыхание. Что? Да, он помнит, что раньше дышал. Теперь такой потребности почему-то не возникало.
Люди в халатах с интересом смотрели на экраны, как кошмарная тварь изучает окружающее. После того, как она вырвалась из бака, ее поместили сюда, в перегрузочное отделение одного из реакторных комплексов. Гигантский металлический стакан тридцатиметровой глубины, кран-балка сверху, пол — толстая стальная плита, под которой несколько метров бетона. Сбоку солидная дверь шлюза, сейчас наглухо заваренная с обеих сторон. Сверху на стакан также срочно наварили сетку из арматуры-шестидесятки, но те, кто видел запись произошедшего, слабо верили в ее действенность. Вот тварь легко вскочила на ноги, обошла все отделение кругом и вновь уселась в позе лотоса точно в середине отделения. Свела ладони вместе, замерла.
Ожидание тянулось и тянулось, пульсируя, как больной зуб. Дело клонилось к ночи, и большинство людей разошлись спать по тут же расставленным раскладушкам, оставив двоих живых наблюдателей и несколько тонн аппаратуры. Особого толка от нее не было, все, что могло быть измерено, измерили еще в госпитале, а внутреннее строение твари изучению не поддавалось. Ни рентген, ни УЗИ, ни МРТ не дали ясной картины. Дышать она не дышала, тепла не излучала, и за счет чего существовала — оставалось непонятным.
Зазвенел зуммер датчика движения. Все тут же проснулись. Тварь встала, подошла к стене и ткнула в нее рукой с выпущенными когтями. Рука отскочила, что вызвало облегченный вздох у всех присутствующих. Им было невдомек, что в это время происходило у твари внутри.
А она думала. Думала все время с того момента как очнулась. Где-то глубоко внутри вила гнездо жестокая и страшная,