«Ра»

Мало-помалу быт наш вошел в ровную колею. У всех было хорошее настроение, звучали песни и смех. Ничто не требует ремонта. Легкие рулевые вахты. Вкусная пища в глиняных кувшинах. Никаких ограничений, ешь вволю. Четыре превосходных кока. Любой фараон был бы счастлив отведать пряных египетских блюд Жоржа; ни одна гейша не могла бы превзойти в кулинарном искусстве Кея. Пикантный рецепт Мадани – солонина по-берберски, с луком и оливковым маслом, и наконец потрясающая способность Карло придумать что-нибудь вкусненькое, когда не находилось других добровольцев, – недаром нам казалось, что мы бороздим океан, как говорится, с билетом первого папирусного класса.

Когда от паруса на лодку ложилась вечерняя тень, семь веселых загорелых бородачей занимали места за обеденным столом, а восьмой стоял на мостике и крутил толстое весло направляя лодку вслед за заходящим солнцем. Компас указывал на запад. Последние лучи солнца павлиньим хвостом распластывались над горизонтом перед головой нашего золотистого бумажного лебедя, настойчиво следующего по стопам бессмертного Ра былых и нынешних дней. На смену солнцу на траверзе справа появлялись в небе Большая Медведица и Полярная звезда. Старые добрые друзья. Частица нашего маленького мира. Все, как в прошлом году.

Свежий ночной ветер. Пора надевать брюки и свитер. Темный силуэт на фоне тропического неба, словно монах из средневековья, – это Мадани в толстом марокканском халате с капюшоном отбивает поклоны на крыше каюты, молясь аллаху. Трудно представить себе более кроткого и добродушного спутника. Он пошел с нами представителем темнокожей Африки вместо Абдуллы. Правда, не такой черный, но настоящий бербер, из самых темных. Абдулла – единственный член экипажа «Ра I», который, к сожалению, вышел из игры, и решилось это за три дня до старта. Он целый год провел как бы в добровольной эмиграции, ведь у него на родине продолжались распри между его единоверцами-мусульманами на севере и христианскими властями, поддержанными иностранным легионом. Душу Абдуллы раздирала тревога: одна жена тут, другая там, и не дает география наладить семейную жизнь. В одной руке – фотография трех славных ребятишек в Чаде, в другой – телеграмма о том, что любимая жена в Каире только что родила дочь. Кто распутает все эти узлы, если Абдулла опять уйдет в море на папирусе? Счастливо, Абдулла, нам всем будет недоставать тебя.

Не успел он, что называется, выйти за дверь, как из-за стойки администратора нашего отеля с мягкой улыбкой вышел Мадани Аит Уханни. А можно ему пойти с нами? Ему только что предложили выгодную должность в крупной химической фирме в Сафи, к которой перешла гостиница. Его умыкнули из гостиницы семеро постояльцев, семь мореплавателей, которым нужен был африканец взамен Абдуллы.

Мы знали Мадани три дня. Кея никто из нас не видел раньше. Один мой шведский друг отправился в Токио налаживать обмен телевизионными программами. Я попросил его подыскать японского кинооператора, да чтобы нрав был добродушный и здоровье крепкое. И вот в отеле в Сафи появился Кей Охара весь обвешанный кинокамерами жизнерадостный крепыш, великий любитель музыки и дзю-до. Морской опыт? Катался разок на катере в Токийской бухте. И снимал на озере Титикака индейцев на камышовых лодках.

– Ну а ты, Мадани? – озабоченно спросил Норман.

– Ходил один раз на рыбалку, когда только-только переехал в Сафи из Марракеша, но меня укачало за молом, и я сразу вернулся.

– Опять одни сухопутные крабы. – Норман поглядел на меня с легким отчаянием.

– Зато они не уложат груз на папирусной лодке так, как моряки на обыкновенном паруснике, – ответил я. – Лучше иметь дело с людьми, которые сознают свое невежество. Возьми человека, который прыгает с лыжного трамплина, из него трудно сделать хорошего парашютиста, гибкости не хватает.

Оба дебютанта жутко страдали от морской болезни первые два дня, когда буйные волны бросали изящную папирусную лодку, как пустую бутылку. Наконец Аллах и Будда как будто услышали их молитвы, и вопреки всем прогнозам и статистикам установился штиль. А когда снова подул ветер, представители Японии и Марокко уже успели прижиться.

Как и на «Ра I», мы делили поровну все радости и невзгоды, бледнолицые загорали и становились смуглыми, смуглые делались еще смуглее, и никого не интересовали родословные, метрики, членские билеты, паспорта. На носу тесновато, на корме еще теснее, и всего метровый проход по бокам просвечивающей каюты. В каюте так низко, что в рост не встанешь, и так тесно, что ночью надо осторожно поворачиваться, не то угодишь соседу коленкой в живот или локтем по голове. Мы досконально знали, как кто бранится, храпит, ест, острит, правда, мачта и мостик так скрипели и ныли, что в темноте не всегда разберешь, кто повинен в том или ином диковинном звуке.

Мы жили словно в общежитии – никаких тайн, круглые сутки друг у друга под боком и на виду.