«Ра»

– Итого мы прошли 3870 километров, – сообщил наконец Норман. – Сверх половины пути еще 1500 километров. Теперь нам до Вест-Индии осталось идти на 1530 километров меньше, чем пройдено от Сафи.

– Хвост тормозит, а то мы шли бы еще быстрее, – заметил Юрий. – Вчера всего 77 километров одолели.

– Верно, хвост тормозит, но еще хуже, что из-за него мы петляем. Сегодня на тридцать градусов отклонялись от курса к северу и к югу, а ведь все работали рулевыми веслами. Полный зигзаг – шестьдесят градусов, это будет немало лишних миль. Я беру в расчет только кратчайшее расстояние между полуденными позициями. Не петляй мы так из-за хвоста, уже дошли бы до цели.

– Да уж, знать бы, как управляться с папирусной лодкой, давно пересекли бы океан, – подхватил Жорж.

Тихо поскрипывал папирус, за стенкой слышался плеск воды, как будто кто-то мылся в ванне за ширмой.

– Я думал, в океане, чем дальше от берега, тем хуже, а выходит наоборот, – усмехнулся Сантьяго. – Ведь мы, этнографы, как привыкли рассуждать: дескать, первые мореплаватели шли вдоль самого берега и попадали в то или другое место. А на самом-то деле у берега всего опаснее!

– У побережья и между островами течения и волны образуют всевозможные водовороты и завихрения. Море куда сильнее ярится около берега, чем вдали от суши, где ничто не нарушает плавный бег волны. И шторм опаснее около суши.

– Вот и получается, что этнографы и другие ученые без конца спорят, мог ли плот или камышовая лодка пересечь океан, и никак не приходят к согласию, а стоит кому-то попробовать выяснить это на деле, как они все начинают возмущаться, – дескать это не научный подход!

Ох как хорошо мы с Сантьяго испытали это на своей шкуре. Но я мог с улыбкой говорить об этом, потому что ни от кого не зависел, а Сантьяго стоило немалого труда добиться у себя в университете отпуска за свой счет, чтобы участвовать в столь ненаучной затее, как дрейф на папирусной лодке. Папирус можно испытать и в ванне. Ученому положено работать в библиотеках, лабораториях, музейных закутках. А не изображать дикаря в Атлантическом океане.

Ну а если мы, такие вот бородатые, с обожженными солнцем носами, сидя посреди океана, получаем совсем другой ответ, чем в учебниках? Если у нас выходит совсем не то, что у эксперта, который мочил стебли папируса в корыте с водой? В лаборатории кусок бальсы тонет через неделю-другую. Но если сделать, как индейцы, – срубить деревья в лесу и выйти в море на бревнах, полных природного сока, вдруг оказывается, что на бальсе можно плыть сто одни сутки и дойти до Полинезии.

Папирусоведы клали стебли порознь в стоячую воду, и мало того, что папирус быстро терял плавучесть, клетчатка начинала гнить. Ответ: от силы две недели. А здесь то же самое растение уже восьмую неделю держится на воде само и держит нас вместе с тоннами груза. В чем же дело? Да в том, что эксперты проводили эксперименты в ванной, а древние мореплаватели выходили на готовых лодках в соленый океан. От Египта до Перу строители таких лодок убедились на опыте, что вода впитывается не через плотный наружный покров, а через поры на обрезанном конце стебля. Вот почему они применяли особый прием, делая свои лодки, – связывали стебли вместе так туго, что их концы плотно сжимались и не пропускали воду внутрь. И выходит, что одно дело папирус, и совсем другое – папирусная лодка. Точно так же, как одно дело железо, и совсем другое – железный корабль.

– Пока веревки крепкие, – каждый день говорил Абдулла, – мы будем держаться на воде. Если веревки ослабнут, папирус начнет впитывать воду. А если они лопнут, связки распадутся, и мы провалимся.

Мы еще и двух месяцев не провели в этой среде, а уже так с ней сжились, что чувствовали себя как бы современниками тех, кто создал папирусную лодку и задолго до нас грузил на нее кувшины и корзины, веревки и кожи, орехи и мед, и всякую сушеную и соленую провизию. Все, что мы переживали, было пережито другими мореплавателями в древние и средние века, ничто не казалось нам чуждым и новым. Те же заботы, те же радости, то же море и небо. Подхваченные круговоротом вечности, мы сидели на связках папируса и чувствовали себя уже не учеными, а статистами научного эксперимента, который сам по себе завязался и сам по себе протекал. Кольцо времени замкнулось, предки все ближе придвигались к нам, разделяющие нас века сжимались, и вот уже нам кажется, что где-то за северным горизонтом пересекают Атлантику ладьи викингов, а следом за ними идет Колумб. И Жорж уже воспринимал строителей пирамид как близких родственников; во всяком случае, он все больше гордился своими египетскими предками, которые до сих пор были для него чем-то очень далеким и нереальным из школьного курса истории.

– Если корма не отвалится, возьму да пойду дальше через Панамский канал и Тихий океан, – фантазировал он. – Не выйдет на этот раз, построю новую лодку и повторю попытку. Это же ясно, что мои предки первыми пересекли Атлантику, по крайней мере, в один конец.