Раб

Арат уходил, горделиво подняв голову. Медленно, мелкими чинными шажками, как положено царедворцу. Его жена непрестанно оборачивалась, в ее глазах стояли слезы. Ксантив неотрывно смотрел в затылок Арату тяжелым взглядом, но тот уже забыл об этой случайной встрече... Он равнодушно отвернулся, он был свободен, и он отнял надежду стать свободным у Ксантива...

...Писец закончил пересчитывать монеты.

- Здесь ровно сто и сорок монет, - объявил он. - Это две трети от долга.

Керх подтолкнул вперед Аврелия. Оглянувшись с некоторой робостью на Лакидоса, мальчик сказал:

- Ксантив, по закону ты должен быть обращен в рабство на три года. Твой долг погашен на две трети, и ты будешь носить знак раба только год, начиная с этого дня. Благодари царя за его милостивое решение.

Это была привычная формула. Все решения царя считались милостью, даже если он приговаривал к смертной казни. Ксантив подошел к трону, опустился на одно колено, склонил голову. А затем смело и открыто взглянул в глаза Керху.

- Это настоящая милость, царь.

Они смотрели в глаза друг другу - спокойно, без вызова или раздражения. И еще один взгляд Ксантив чувствовал всей кожей. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, будто удивлялась - почему она раньше его не видела?...

* * *

Сильные жеребцы ровной рысью несли двух всадников по пустынной дороге. Так повторялось каждое утро, путь для верховой прогулки всегда выбирала царевна Илона, Ксантив держался чуть позади.

Он мучительно жалел, что не может носить крылатый шлем, не позволяющий видеть выражение его лица. Как трудно было сохранять самообладание в ее присутствии... А сопровождал он ее почти повсюду.

Все изменилось. Побеседовав с Лакидосом, Керх принял решение отдать сыновей на обучение в Энканос. Трогательным было прощание с мальчиками, когда они уезжали с Лакидосом; Аврелий мужественно прятал слезы, Найрам требовал у Ксантива обещания приехать в Энканос, как только он получит свободу. Ксантив не мог обещать этого - по условиям Храма мальчики, помнившие свою семью, не меняли имен, но и не имели права видеться с родными и прежними друзьями. "Свободен только одинокий." Их учили сохранять силу духа в одиночестве.

А девочкам не нужна была забота воспитателя-мужчины. Фактически, Ксантив и раньше занимался детьми только из-за мальчиков. Теперь они уехали, а он охранял царевну Илону... Он ночевал в маленькой комнатке рядом с ее покоями, на его бедре вновь висел короткий меч - ему доверяли настолько, что разрешили носить оружие. У него был иной статус - не столько раба, сколько слуги. И бронзовый ошейник был заменен широким серебряным браслетом на левой руке, больше напоминавшем налокотник.

Он боялся сказать хоть слово в ее присутствии - боялся, что его голос дрогнет. Он был рад, что этикет предписывал ему постоянно держаться позади нее - так она не видела, что он любуется ею. Она была совершенна, как сошедшая с небес богиня, и так же недоступна. Мыслимо ли - мечтать о ней?! Он сам себе не сознавался, насколько сильно он любит ее.

Его неискушенная натура не допускала даже надежды на взаимность. Напрасно разум твердил ему, что в этом нет ничего невозможного - любовь не знает о разнице между царевной и рабом. Ксантив не позволял себе думать об этом...

Илона направила коня в небольшую рощу на берегу уединенного ручья, остановилась в прохладной тени деревьев, обернулась. Ксантив понял, что она хочет сойти - и растерялся: здесь нет никого, кто помог бы ей, это должен сделать он. Он должен прикоснуться к ней... Смиряя волнение, он спрыгнул на землю, подошел к ней. Всего лишь на миг теплое, хрупкое, но сильное девичье тело оказалось в его руках, и он задрожал. И похолодел что, если она догадается и разгневается? Она ведь почти богиня, и любовь простого смертного может показаться ей оскорбительной, хотя Ксантив ни к кому не испытывал таких чистых чувств, как к ней.

- Какой ты неловкий! - засмеялась она. - Ксантив, ты похож на мальчика, впервые увидевшего женщину, - и без всякого перехода спросила: - Это правда, что ты был монахом?

- Почти, - с трудом выговорил Ксантив. - Я был солдатом, воспитанным в храме.

- Понятно. Поэтому ты такой молчаливый, - сделала вывод Илона и поинтересовалась с детской бесцеремонностью: - А женщины у тебя были?

Ксантив слегка опешил, но, с другой стороны, ему стало легче.

- Были. Как и у любого солдата.

- Какие-нибудь крестьянки? - допытывалась Илона.

- Ну, я ведь только в душе - простой солдат. Меньше, чем сотней, я не командовал никогда. Даже в Энканосе я был одним из двоих сотников, хотя на всех церемониях выводил только десять человек из ста. И подруги у меня были непростые. Молодые жрицы, в-основном.

- Ты был женат?

- Нет. Я был молод для этого. Но если бы захотел, я мог бы выбрать любую.

- Даже благородную?

- Энканос равняет своих воспитанников с благородными, а своих жрецов - с царями.

- Что такое Энканос? Город, страна?