Раб и солдат

Горец отпрянул и разразился ругательствами. Отпрыгнул в толпу. Хуцы и его товарищ кое-как вытолкали разгоряченных людей.

— Не имеете права нас лишать законной добычи! Позовите раба, который может по-русски нормально объяснить. Спросим уруса, из какого он аула.

Прибежал щуплый поляк с болезненным малярийным лицом. Его пропустили в кунацкую.

— Быстрее скажите мне, из какого аула вы сбежали и как вас зовут. Вас сейчас будут убивать! Люди настроены решительно.

Вася почему-то сразу поверил этому трясущемуся в ознобе несчастному пленнику.

— Василий. Я был в ауле Дзжи.

— Он Ивась из аула Дзжи! — закричал громко поляк и закачался, обхватив себя руками, сотрясаясь в ознобе.

Вася отбросил палку в огонь и бережно помог поляку сесть у очага.

— Он из аула разбойника Донекея! — зашумели на улице.

— Донекей мертв. Это все знают!

— А вдруг жив? Нам нужны лишние проблемы? — резонно возразил Хуци. — Я тотчас же съезжу туда и приведу хозяина этого нечестивого гяура.

Ссориться с кланом, рождавшим таких злодеев, как Донекей, смельчаков не нашлось. Люди постепенно разбрелись по своим саклям. Горячо обсуждали новость и гадали, не прогадал ли Хуци, связавшись с таким отребьем.

… К вечеру в аул приехал Хуци, Хази и тамада аула Дзжи. Зашли в кунацкую. Молча посмотрели на Васю и ушли торговаться. Спорили яростно. Никто не хотел уступать.

— Давайте сделаем так, — предложил тамада. — Отправимся в аул к кузнецу Исмал-оку. Ему хотели русского продать. Он здоровый. Кузнецу в самый раз такой помощник. Если нормальные деньги получим, отсчитаем вашу долю.

Хуци вздохнул. Переться на ночь глядя в аул в такую холодину желания не было. Но какой дурак откажется от денег?

— Ни мула, ни лошади вашему рабу не дам!

— Не беда! — ответил Хази. — Пусть этот зайчик-побегайчик трусцой за лошадью поспешает.

Вася при виде Хуци и тамады не удивился и не расстроился. Их появление было ожидаемо. Куда больше его волновал рассказ поляка, который быстро нашептал ему на ухо, что в двадцати километрах вниз по реке Вулан стоит русская крепость. И если Милову угодно связаться с москалями, он может попробовать туда сбежать по большой воде, которая придет в мае. Это было похоже на зачатки плана. Который требовал проработки и основательной подготовки. Больше Милов не собирался так бездарно бежать. И рабом быть не желал.

Его вывели во двор и привязали к лошади длинной веревкой. Тронулись. Веревка натянулась. Вася, с трудом перебирая вновь разболевшимися ногами, побрел следом.

Накрапывал дождь. Горцам, завернувшимся в бурки и башлыки, он доставлял минимум неудобства. А вот Васе пришлось несладко. Его рубище быстро промокло. Поднялся холодный северный ветер. Тысячи иголочек впились в и без того израненное тело Милова. Он брел спотыкаясь, но не издал и стона. Иногда падал, дергая при этом седло коня, на котором ехал Хази.

Черкес каждый раз начинал ругаться. Его все бесило. Татарин пропал с концами. Русского нашли, но придется делиться с теми, кто поймал беглеца. Еще и за одолженную лошадь придется заплатить. Он наливался яростью и не оглядывался на шатающуюся позади фигуру. Была бы его воля, угостил бы уруса нагайкой.

Есть предел человеческих сил. Наступил момент, когда Вася дальше идти уже не мог. Ноги отказали. Упал прямо на размокшую дорогу. Лошадь протащила его по грязи несколько метров. Только тогда на него обратили внимание.

Хази снова разразился ругательствами. Хуци сплюнул. Спрыгнул с коня. Помог Васе подняться и взгромоздил его поперек лошади, пристроив перед собой.

Тронулись. Васина голова бессильно моталась, ударяясь о коленку Хуци.

— Что ж вы за люди такие? — сердито спросил он горцев из аула Дзжи. — Должны будете!

Коста. Бююкдере-Стамбул, апрель 1838 года.

Судя по тому, что Дмитрий сразу заговорил с нами на турецком, друзья его уже предупредили о Бахадуре. Обнимаясь с ним, я улыбался. Думал о том, как, наверное, батюшка говорил Дмитрию о новом соратнике «нашего Косты». То, мол, мавру приведёт. А теперь –берберу-пирата! Никак не успокоится! И пират-то — безъязыкий, страшенный, ужасть! А с другой стороны, и хорошо, что такой. С таким по улицам ходить — безопасно. Все разбегаются!

Цикалиоти воспринял улыбку на свой счёт. Что, безусловно, по большей части так и было. Я был рад и счастлив видеть Горшка. Он совсем не изменился. Годы его не брали. Все такой же юнец, застенчивый всезнайка.

«Такими темпами, — думал я, — его не скоро начнут называть по имени-отчеству. Если, вообще, начнут!»

Дмитрий, меж тем, не давал вставить слова. Ну, и к этому я был привычен.

— Ух, ты! Ты уже ­– поручик! Всего за год! — восхищался он. — А я так и сижу в 14-ом классе!

Вздохнул. А я подумал: выходит, студент уже не студент, а коллежский регистратор. Но для меня он был и останется вечным юнкером. Так — звучит красиво!

— А твои шпионские дела с англичанами?

— А! — Цикалиоти отмахнулся. — Разве это дела⁈ Могли бы просто почтальоном обозвать! Бегаю иногда туда-сюда, бумажки передаю. Будто у себя в посольстве за столом перекладываю. Никакого размаха. А, стало быть, и толку… И славы.