Раб колдуньи

А потом стал громко стонать и севшим голосом умолять, чтобы его сняли. Якобы он всё осознал и готов служить и пресмыкаться. Когда его завывания кому-то уж слишком надоедали, какая-нибудь из дам, отрывалась от всеобщего веселья, подходила к Пахому, и несколько раз стегала его той самой плетью, которой он упражнялся с Катей и Марьяной.

Плеть кто-то услужливо повесил на перекладину «ведьминского кола».

После чего страдалец на некоторое время замолкал, но эти перерывы становились всё короче.

Постепенно и как-то само собой небо начало понемногу светлеть. Приближалась утренняя зорька. Розовая заря – и это созвучно было Ордену садисток-феминисток и по совместительству ведьм. О чем и напомнила леди Стефания:

– Дамы! Прошу внимания! Мы славно отдохнули этой ночью. Повеселились, но не стоит забывать о той священной цели, ради которой мы здесь, собственно, и собрались.

Женщины понемногу успокаивались, вытирали пот со лба, украдкой промакивали взмокшие зоны декольте и бикини, кое-как причесывались, словом выходили из режима шальной императрицы и обращали свои слегка затуманенные взоры на предводительницу. И вспоминали, ради чего, собственно, собрались.

Ах, да! Похороны губернатора! И что?

– А то! – читая их как детскую книгу с картинками, молвила леди Стефа, – мы же не закончили обряд! Усопший, как нам подсказал его верный клеврет, – тут она широким жестом указала на корчившегося на колу Пахома, – оказывается не совсем усох… Вернее усоп!

Дружный смех всё ещё готовых веселиться вакханок подтвердил их минимальную способность воспринимать на слух человеческую речь. Что-то они еще соображали.

– А значит надо оживить покойника! Или есть какие-то принципиальные возражения?

Возражений не последовало. Дам явно заинтересовало слово «оживить». Неужели глава их Ордена и на такое способна? Они ведь сами удостоверились, что труп окоченел, своими собственными ногами его попирали, сомнений никаких не было. И вдруг – оживить?

– Это ведь невозможно! – возбужденно шептала Евдоха Акулине. – Ведь правда, это немыслимо? Я читала, что можно поднять труп, сделать из него что-то подобное зомби, но оживить… Это же никому не под силу?

Акулина в ответ лишь загадочно улыбалась и хранила многозначительное молчание. А затем коротко приказала нам с Колюней:

– Очистить от земли гроб. И открыть его!

Путаясь в пышных материях своего нового роскошного платья, я спрыгнул в дышащую лютым смертным холодом могилу, и принялся выбрасывать наружу мокрые комья. Братка подал мне лопату и дело пошло быстрее. Через пять минут я распутал вожжи и откинул крышку…

Жуть. Я не боюсь покойников, но зрелище, представшее мне в отблесках пламени факелов, едва проникающих сюда, на глубину двух метров, покоробило даже меня. Губер был точно мертвее мёртвого. Лицо осунулось, глаза ввалились, хоть и были полуприкрыты, кожа приобрела землистый оттенок. Рот и тот приоткрылся!

Я поспешил поскорее выбраться наружу. Ещё не дай бог заставят вытаскивать тело!

Но обошлось. Леди Стефания подошла к краю могилы, заглянула в неё и удовлетворённо кивнула.

– Кто проведёт обряд воскрешения? – спросила она деловито, как будто любая из её учениц запросто проделывала такое на зачётах в осеннюю сессию.

Дамы постарались даже не дышать в столь торжественный момент, лишь бы не привлечь к себе внимания обожаемой патронессы. Теперь вряд ли кто сомневался, что Палыч будет воскрешён, но никто и приблизительно не понимал, как такое вообще можно сделать.

– Нет желающих? – искренне удивилась Стефания…

…Обряд «воскрешения» показался нам с братом ужасным, но на деле был чрезвычайно эффективен. Леди Стефания первой встала над могилой губернатора, широко расставив ноги и приподняв полы мантии. Тут же на сухие доски гроба полилась весёлая, звонкая струйка золотого дождя.

– Прошу, дамы! Ваш черёд! – сказала леди, разведя руки в стороны. – Просто поверьте, что ваш целебный нектар может воскресить кого угодно! Даже самое ничтожное ничтожество! По мощам и елей!

И недаром в эту ночь было выпито столько вина! Жрицы Ордена, благословляя разгорающуюся на востоке действительно розовую Зарю, подходили по очереди к могиле, приседали над её краем и мощно журчали в разверзшуюся земную утробу, животной радостью жизни сокрушая смертный тлен.

У них всё получилось. Обряд сработал.

Спустя полчаса в могиле раздался скрипучий голос его превосходительства:

– Пахом, сука! Пааахом! Мать твою! Что же ты, пидор гнойный, делаешь!

***

Воскресший губернатор изменился по всем параметрам. Похудел, постройнел и приосанился. К нему вернулась его былая военная стать, растерянная по кабинетам, паркетам и коврам (да чего греха таить – и подковёрным схваткам тоже), его взгляд стал необычайно остр, нос тоже. Во всем облике проступила несгибаемая сила воли и стремление к победе.