Раб Семеныч

– Ладно, с бабушкой будет особый разговор… Где бутылка?

Семеныч, отличающий нервное урканье Шуриного автомобиля и особенно его резкое торможение от сотни иных звуков, всегда успевает спрятать початую бутылку в мусорное ведро и присыпать бумажками.

Шура проверяет поочередно все кухонные шкафчики.

– Втираешь мне: хлеба нет. Да у тебя тут склад!

– Черствый, – капризно тянет Семеныч.

Заглядывает строгий опекун и под стол, и под диван в комнате, но никогда ничего не находит.

– Семеныч! Я тебя сколько предупреждал: будешь квасить – покатишь жить к бабушке?!

Семеныч скорбно приспускает веки.

– У меня здесь товар! Въезжаешь?! А ты, подпитый, или дверь не запрешь, или задрыхнешь с хабариком и спалишь все к чертям.

Семеныч понимающе кивает.

– Сегодня работал? – возобновляется допрос.

– А то как же! С одиннадцати до четырех! – гордо вскидывает голову обвиняемый.

– Гонишь! Я в двенадцать зарулил к маме, тебя и близко не было.

Шурик убежден, что Семеныч должен хотя бы отчасти компенсировать затраты на его содержание. Каждый раз вместе с порцией продуктов он оставляет задание: «зашкурить» и покрасить оградку на балконе, переупаковать товар, подвесить в ванной полочку. Сейчас Семеныч отделывает плиткой пол в туалете у Шуриной мамы, своей первой жены.

– Хоть бы рубль дала за работу, – жалуется он Шуриным приятелям. – Такая скупердяйка! Стакана чаю не дождешься, домой обедать езжу. Опять же: расходы на дорогу. И что характерно: работаю, работаю, как негр, – вон как руки цементом поело! – а все недовольна. И Сашу против меня настраивает.

Всем, однако, хорошо известно, какой из Семеныча трудяга. «Шланг конкретный», – характеризует его ближайший Шурин сподвижник Алексей, первый после Шуры мучитель Семеныча.

Семеныча как дармовую силу привлекают и ко всяким срочным работам: то товар новый привезли, таскать коробки надо, то машину требуется помыть и тому подобное. Однако Семеныч все делает медленно, коробки выбирает самые маленькие и легкие, так что Шуре с Алексеем приходится его понукать, и оба отнюдь не церемонятся с ним.

– Семеныч, на разминку! – нарочито грубо кричит Алексей, явившись за очередной партией колготок.

Семеныч недовольно поднимается с дивана, сопя, обувается в прихожей.

– Да ты на работу, как на бабу, – так и прыгаешь! – острит в своем духе Шурин компаньон.

– Алексей! – трагически восклицает Семеныч, и в его голосе звучит оскорбленное целомудрие.

– Прости, если нечаянно задел тончайшие струны твоей души, – продолжает издеваться насмешник.

Бывает, в квартиру врывается Шурик, задыхаясь от негодования.

– Семеныч, так тебя и этак! Ты что, за весь день три плитки у матери положил?!

– Цемент кончился, – смиренно опускает глаза работник.

– Нашел отмазку! В ванной целый мешок.

– Ты мне ничего не сказал.

– Хорошо. А полочку? Я про полочку тебе когда говорил?

…Иногда в таких случаях Семеныч вдруг резко меняет тактику.

– Я у тебя в вечном рабстве! – кричит он, тряся нижней губой и щеками, отчего смотреть на него неприятно.

Впрочем, Шуру подобными трюками не проймешь.

– Это ты-то раб?! – хохочет он, вытаращивая глаза. – Раб! Хотел бы я в такое рабство! Кормят, поят, квартира тебе, телевизор… Тут вкалываешь, деньги на товар занимаешь,… в долги влезаешь по самые никуда… А он на диване полеживает, раб такой, да знай, водочку попивает!

…Случается, через отворенную форточку разгулявшиеся на воле ветра вдохнут в квартиру запах моря. Но самого моря, скрытого за холмами, деревьями, рядами зданий, Семеныч не видел уже несколько лет.

Раз или два в неделю Алексей с Шурой расслабляются («оттопыриваются», как они это называют): приводят девочек и устраивают ночную оргию. Семеныч на это время ссылается к Шуриной бабушке.

– Давай червонец на такси, – ставит условие изгнанник и получает требуемое, хотя всем ясно, что он скорее удавится, нежели поедет на такси.

Иной раз, одаренный червонцем с утра, Семеныч не выдерживает: тотчас же напивается и забывает, что должен куда-то ехать.

Вечером, похохатывая, побрякивая бутылками в пакетах, Шура с Алексеем вводят очередных гостий и застывают обескуражено у дверей комнаты. Там, картинно раскинувшись на диван-кровати, издавая ритмичное блаженное урчание, почивает Семеныч.

– Нумер занят, – хмыкает Алексей.

– А ну-ка… вскочил сейчас же! – тоненьким от переполняющего его гнева голоском восклицает хозяин квартиры. – Тебе утром что сказали? Ты где сейчас должен быть?

Семеныч, опухший, разящий спиртовыми парами, с трудом приподнимается; притворяясь, будто ничего не понимает, тупо бродит, покачиваясь, из комнаты в коридор и обратно, разыскивая что-то из одежды.

– Живее! – рычит Шурик.

– Не ори на меня! – неожиданно возвышает Семеныч голос. – А то я могу и в лоб дать.

В кухне аплодируют девчонки. Алексей приходит в восторг:

– Семеныч! Дай, пожму твою мужественную руку. Ай, молодец! Никого сегодня не боишься! Нахимовец!

Семеныч с пьяной улыбочкой победно машет ему из прихожей, но в тот же миг исчезает с поля зрения, получив от Шуры толчок:

– Шевелись! Долго нам ждать?!