Раб своей жажды

- Это ясно, - согласился я. - А Полидори? Что он делает в этом зверинце? Лайла тоже сделала из него вампира?

- Нет, доктор, это не она. И вы хорошо знаете.

- А кто? Лорд Байрон?

Сюзетта наклонила голову.

- Так вот чем здесь занимается Полидори... Вендетта, кровная месть против лорда Байрона и всего клана Рутвенов?

- Как я понимаю, у его сиятельства свои соображения касательно убийства тех, кто с ним одной крови. Полидори любит посылать его потомков к нему, чтобы напомнить лорду Байрону, какое он чудовище. Артур Рутвен был одним из этих потомков. Так что, как ответ на ваш первоначальный вопрос, надо признать, что у Полли и Лайлы были в некотором роде общие цели.

- Но Артур Рутвен давным-давно мертв. Люси, его сестра, до сих пор жива... Скажите, Сюзетта, у Полидори и Лайлы до сих пор... общие цели?

- Доктор, - подняв руку, улыбнулась Сюзетта, - я и так уже ответила на многие ваши вопросы. Игра закончена... И вы проиграли, доктор. Утешьтесь этим. Будьте спортсменом.

С этими словами она ушла. Я тоже спустился по лестнице, размышляя над тем, что узнал от Сюзетты. И вдруг с волнением почувствовал, что мой разум становится почти прежним - острым и решительным. Да, я проиграл. Я опоздал. Но сейчас я играю не за себя.

Ясно, что ключ к загадке у Полидори. Моя беседа с Сюзеттой подтвердила подозрение, о котором я размышлял ранее, - мир Лайлы был ни чем иным, как норой, вырытой в кирпичных стенах склада, и вход в эту нору вел через лавку Полидори. Через нее заманивались наркоманы, через нее прошли мы со Стокером, она была местом, где реальность смешивалась с лежащей за ней нереальностью. Ибо в остальных местах, таких, как, например подход с главной улицы или причал на Темзе, граница между двумя состояниями была скорее стеной, чем местом встречи, находилась под неусыпным надзором Лайлы, и проникнуть сквозь этот барьер вопреки ее желанию никто не мог. Проникнуть... и, конечно же, выбраться обратно. Но через лавку Полидори... Лавка Полидори... То, что ведет к бесконечности, может, в конце концов, и вывести оттуда. Может быть, Лайла не заметит моего бегства, если я уйду через эту дверь... через лавку Полидори? Правда, данные эти едва ли позволяли делать выводы, рассуждения едва ли подтверждались фактами, но выбора не было, оставалось только пробовать, пытаться. И вообще, могло ли наказание за неудачу быть хуже того, что я сейчас переживал?

Естественно, если я намеревался бежать через лавку Полидори, мне нужно было обхаживать его самого. Верхний этаж, как я заметил, вновь начал наполняться, словно кладовка - припасами, как я ему об этом сказал. Теперь я видел то, что не видел раньше - некоторых наркоманов уже обескровливали, но не бледность выдавала их, а их реакция - на меня. Мое присутствие наполняло их ужасом, даже яростью: иногда они пятились, другой раз норовили вцепиться мне в глотку, как Мэри Келли, когда она бросалась на пса, или Лиззи Стюард, когда она у себя в камере сворачивала голову голубю. Прежде меня всегда озадачивала их яростная реакция, но теперь, вспоминая животных в зверинце и зная, как они были созданы, я подумал, что женщины, возможно, как-то чувствовали пропажу своей крови и хотели в приступах умопомрачения вернуть ее от любого попавшего к ним в руки животного. Так же как наркоманы хотели пополнить утраченную ими кровь за мой счет. Каково бы ни было объяснение, мое появление на верхнем этаже лавки вызывало эффект, который нельзя было отрицать, и Полидори, как надзирателю за наркоманами, это зрелище доставляло бесконечное удовольствие. Им часто завладевали приступы яростного смеха, а поскольку я старался разделить с ним шутки, он, к моему удивлению, стал приглашать меня заходить почаще. Я ему не нравился, ему вообще никто никогда не нравился, но враждебность его явно уменьшилась. Как-то раз я попытался спуститься на первый этаж лавки. Полидори холодным тоном попросил меня вернуться, что я и сделал с весьма небрежным видом, сохранив наши дружелюбные отношения. Мои подозрения таким образом подтвердились, но время действий еще не пришло. Сначала нужно было завоевать Полидори.