Раб

— Я не могу спать. Что мне делать с этим евреем? Как мне вообще быть с евреями? Они поселились здесь, и вот уже — целый город! Савицкий кипит от злости. Он мне пригрозил вечным адом. Соседи также подсиживают. Каждый имеет своего еврейчика, но когда дело доходит до меня, все они святые. История с глухонемой — это гнусная комедия. Евреи смеются надо мной. Они меня разыграли…

Тереза выждала.

— Что ты стоишь? Садись или иди в постель.

— Я сяду. Мне жарко. Почему это среди ночи так жарко. Конец света, что ли? Не желаю больше иметь здесь евреев. Этот Гершон вор, а Яков дурачит меня. Зачем бабе притворяться глухонемой? Мне непонятна вся эта история.

— Возможно, она не притворяется?

— Ты ведь сказала, что он согласился с тем, что она притворяется.

— Я этого не сказала. Я только заметила, что он молчал и не отрицал. Кто знает этих людей? Совсем особое племя. Самое лучшее — не замечать их.

— Как я могу их не замечать? Все уже в их руках.

— Твои польские экономы не лучше.

— Все плохо. Польша разваливается. Вспомнишь еще мои слова; нас разорвут на куски. Сначала евреи сожрут нас, как вши, потом придет москаль или пруссак, или и тот и другой, и нас прикончат. Наши помещики сами себя губят. Каждое очередное поражение Польши — для них личная победа. Но как такое возможно? Разве что изменила нам сама природа человека? Все народы хотят жить, а мы вот желаем протянуть ноги…

— Не знаю, Адам, ничего уже не знаю.

— Не надо было тебе связываться с этим евреем. Это плевок мне в лицо.

После некоторой паузы Тереза отозвалась:

— Ты ведь не раз испытывал от плевков удовольствие.

— Но не еврей. Этого ты не должна была делать. До сих пор я спал по ночам. Теперь я и спать уже не могу. Я ежеминутно вздрагиваю и уже начинаю думать, что в меня вселился бес. Тереза! Я хочу покончить с этим! — изменил тон Пилицкий.

— С чем покончить? О чем ты говоришь?

— Я просто напросто возьму несколько холопов и брошусь на эту банду евреев, мы отрубим несколько голов, а остальные сами разбегутся.

— Что ты говоришь? Какие головы? Мы окружены врагами. Попробуй что-нибудь сделать, и над тобой устроят суд.

— Из-за евреев!?

— Твои враги ждут только повода. Они сами презирают евреев, но когда им выгодно, они за них заступаются. Ты это прекрасно знаешь.

— Что-то надо делать.

— Ничего не делай, Адам, ложись спать и спи. Когда лежишь без малейшего движения с закрытыми глазами, в конце концов засыпаешь. Мы должны подождать, дорогой Адам, мы должны ждать. А что такое вся жизнь? Ждешь, и дни проходят. Потом наступает смерть, и все кончено.

— Я не могу лежать и ждать смерти. Эти старые девы для меня обуза. Они сидят у меня на шее и смотрят так, будто я их злейший враг. Они буквально перестали со мной разговаривать. Все шепчутся и шепчутся. Весь двор наполнен шипением. Получается, словно они у меня в неволе. Но если им здесь так плохо, почему они не уходят куда-нибудь? Я не обязан содержать всех моих дальних родственников. Не моя вина в том, что мои досточтимые дяди и тетки наплодили целую ораву старых дев…

— А что я тебе говорила?

— Ты так долго восстанавливала меня против них, покуда не добилась своего. Теперь я уже сам ненавижу их. Трагедия в том, что ты говоришь, а твои слова входят в меня. Ты меня понемногу отравляешь, а потом удивляешься, почему я отравлен. Теперь ты улыбаешься им, прикидываешься добрым ангелом, а я страдаю от этих паразитов…

— Я так и знала, что раньше или позже ты все выместишь на мне.

— Это правда. Ты виновата во всех моих муках. Из-за тебя я со всеми в ссоре. Из-за тебя я изолирован. Я должен положить этому конец! — возвысил Пилицкий голос.

— Что ты кричишь? Ты всех перебудишь. И так стоят за дверьми и слушают каждое наше слово.

— Им нечего подслушивать. Они все равно знают все наши тайны. Я это вижу по их лицам. Мне смеются в глаза. Да, да!… Ты слишком далеко зашла, Тереза, слишком далеко!

— Толкал меня на это ты, ты и никто другой. Если бы мне пришлось сейчас умереть, я бы все равно повторила эти слова. Я скажу их перед самим Богом. Я пришла к тебе невинной девочкой, а ты…

— Знаю, знаю. Старая песня. Ты была невинна, белая роза и прочее, и прочее… Что прикажешь мне делать теперь? Я не а силах вернуть тебе твою невинность.

— Единственное чего я хочу — чтобы ты оставил меня в покое.

— Я не могу так дальше жить. Этот Яков способен все разболтать грязным евреям. Мне еще не хватает, чтобы они указывали на меня пальцами.

— Он не скажет, он будет молчать. У него свои заботы. Мне только невдомек загадка с его женой, но какая-то тайна здесь кроется. Весь он такой большой и нелепый — во власти страха. Возможно, он убежал из неволи или Бог знает что еще. Раньше или позже все выплывает наружу…

— Еще бы! Всем известен мой позор…

— Ты этого хотел, Адам, хотел! Долгие годы ты навязывал мне свои причуды, покуда и меня втянул в это… Как я сопротивлялась и через что прошла — одному Богу известно.

— Не поминай Бога.