Рабочая гипотеза

– Надеюсь, шутите? Ваша супруга привила и вам привычку к нелепым остротам. Вместо того чтобы прислушиваться к совести спортсмена, прикинь-ка, что говорит вам совесть ученого и человека.

Совесть ученого и человека подсказывала: нужно брать все, что дают, и три десятка животных совсем не много. Однако каков Шаровский! Как заговорил! Впрочем, его право выправлять заскоки учеников, даже в том случае, если эти ученики обогнали учителя.

Все эти мысли были в Москве, вернулись они в измененном виде здесь, на Кавказе, на третий день эксперимента: «Что бы я делал, если бы не подкинул Иван Иванович лишних животных?!»

На третий день опыта его разбудили в пять утра. Прибежал из питомника ночной дежурный.

– Леонид Николаевич, в вашей вольере труп.

Он растолкал Мезина, и вскоре они были на месте.

Погиб Магули, самец из опытной группы. Смерть эта была тем более неприятной, что произошла она рановато, не пройден еще и второй пик, против которого, по теории, «ЕГ» должен был защищать. И либо был виноват препарат, вопреки ожиданиям оказавшийся для обезьян токсичным, либо же имела место какая-то непредвиденная случайность. Леонид гнал от себя мысли о возможности лиховской неудачи, но все же его чуть не трясло, когда приступал к патологоанатомическому вскрытию. Сознавая, что ведет себя ничуть не лучше, чем когда-то Титов, срывал злость на Мезине:

– Поторапливайтесь! Сколько можно мыть руки? Здесь инфекция уже не страшна…

Печень, пищеварительный тракт, селезенка – органы брюшной полости без каких-либо нарушений. Только бы найти причину! Если вскрытие не даст ничего, изыщутся мудрецы, которые постараются свалить эту смерть на бездейственность «ЕГ»… Хорошо хоть, что отравление как таковое анализы опровергнут. «ЕГ-1» усваивается почти мгновенно, его задача – толкнуть, взбудоражить присущие организму защитные силы, далее он не оставляет после себя никаких следов. Это одна из основ успеха, что сумел вовремя втянуть в работу толкового биохимика! И все же, если не удастся найти причину, отыщутся стервецы, готовые опорочить препарат. Титов хотя бы! Да и Краев приутих, но все еще по земле бродит.

Мезин фиксирует органы – кто знает, возможно, с ними еще придется возиться, Леонид же осторожно рассекает ребра, начинает вскрытие грудной полости.

– Есть! – Радостный возглас заставляет Мезина выпустить печень из рук. Он устремляется к столу, смотрит. Слева, расширенное и деформированное, лежит сердце. На поверхности его четкое пятнышко.

– Инфаркт! Зовите, Дмитрий Семенович, здешнего терапевта. Скажу я ему пару ласковых! Посоветую обзавестись слуховым аппаратом. Подумать только: проворонил застарелый порок сердца! Но и мы опростоволосились. Нужно было придираться! Придираться, когда получаешь животных, – это я запомню на всю жизнь!

В первую неделю острого периода лучевой болезни опыт шел столь хорошо, что у Мезина создалось впечатление: выживут сто процентов животных. Он удивлялся: что уж так беспокоится Леонид Николаевич, почему твердит, что радоваться рановато? Наконец он отважился прямо спросить об этом Громова, в ответ же получил нагоняй:

– Вы капитулировали! Давно и безоговорочно. В тот самый день, когда провалилась ваша диссертация. Работать у меня в группе и задавать беспрецедентные по невежеству вопросы! Вы не просто не следите за литературой, вы даже моих писаний читать не изволили, даже таких необходимых статей, как работа Михайлова о пиках смертности. Сейчас же отправляйтесь в библиотеку и, пока не разберетесь как следует, не попадайтесь мне на глаза! Постойте! Я дам вам ссылки…

Мезин ушел, а Леонид – в который уже раз! – подумал: это ошибка была, что взял он с собою именно Мезина. Правда, выбор был ограничен: Лиза в отпуске, Зина недостаточно опытна. Оставался практически один Гриша Петров, потому что новые лаборантки совсем не в счет. А Гриша занят дипломной. Но можно было, следовало его оторвать: первоклассный работник, а кроме того, погрязнув в неизбежных теоретических спорах, Громов не так распускался бы, как сейчас. Растет Гриша! Сделает диплом, поступит в аспирантуру. А дальше что? Дальше – кто знает? – быть может, откроются годам к тридцати у Григория Петрова способности организатора, и тогда, став командиром науки, он, чего доброго, еще и обгонит Леонида Громова!

И правильно сделает, ибо не было бы в науке прогресса, если бы последователи не обгоняли предшественников, пусть даже вполне прогрессивных.