Рабочее созвездие

— Ты чего же испугалась, малая? — погладил ее Петров по белым, с рыжим отливом, волосикам и протянул кулек с конфетами. — Вот тебе гостинец.

Клавочка несмело повернула голову, изучающе посмотрела на улыбающихся дядей, потом на желанный подарок.

— Чего уж там, бери, — кивнул Алексей, — только «спасибо» не забудь сказать.

— В ясли водите? — поинтересовался парторг.

— Пока не было меньшого, дома сидела, — ответил Стаханов.

Машуров тем временем разглядывал обстановку квартиры лучшего забойщика своего участка. Железная кровать с провисшей сеткой застелена потертым байковым одеялом. Подушка на ней — блином. Детская кровать была самодельной, деревянной. Рядом с ней — зыбка. У стены неуклюжий сундук, окованный полосами железа, — приданое Дуси, бывшей стряпухи шахтерского общежития, бездомной сироты-цыганки. Под окном стоял тщательно выскобленный стол, на котором угадывалась завернутая в полотенце булка хлеба.

Николай Игнатьевич почему-то почувствовал собственную вину за эту убогость шахтерского жилья, затоптался на месте.

— Да вы садитесь… — Алексей отстранил Клавочку, а сам поднялся, подставил стулья.

— Куда же скрылась твоя жена? — Костя обернулся: — Евдокия Ивановна!

— Сейчас, — послышалось из кухни.

— Почему не записался на мебель? — спросил у Стаханова Машуров. — Уж кому-кому, а тебе бы первому завезли — шкаф там, буфет, диван.

— Да я хотел, а вот она… — кивнул Алексей на жену. Дуся успела переодеться в платье с большими красными розами, причесать густые черные волосы.

— А куда тебе везти новую мебель? В эту конуру? — повела она сердитым взглядом по комнате. — Когда давали — обещали: до первого дитяти, а сидим вот уже и со вторым. Отдохнуть человеку негде после «упряжки»: ляжет, а дитё по нем ездиет, как хочет.

— С квартирой вашей, Евдокия Ивановна, вопрос уже, можно сказать, решен… — успокоил ее Петров. — В ближайшее время получите в новом доме. Алексей обращался, — соврал он, — и мы поставили его в список… Теперь вот очередь подходит… — А сам укоризненно смотрел на Стаханова, и во взгляде его можно было прочесть: «Почему же ты, медведь косолапый, ни разу не заикнулся о том, что живешь так?»

И не знал уже Петров, Алексея надо ругать или себя за то, что больше радел о крикунах да требовальщиках, чем о тех, кто действительно нуждался, но скромно молчал.

— Так что поправим дело, обязательно поправим, — сказал он. — Сейчас поговорим о другом… Мы вот с Машуровым хотим, чтобы наша «Центральная-Ирмино» встретила Международный юношеский день небывалым рекордом. И поскольку ты, Алексей Григорьевич, предложил работать по-новому, этот рекорд сам и поставишь.

— А почему он? — вскинулась Дуся. — На него и так уже многие волком смотрят: того и жди, говорят, нормы из-за него подымут, заработки упадут.

— Ну, знаешь, Евдокия, — сердито оглянулся на нее Стаханов, — когда было твое дело, тебя вежливо пригласили к беседе. Тут теперь пойдет мужская говорка.

— «Мужская», — передразнила его Дуся. — Ты же наивный, как телок. Тебя уговорить на что угодно легче, чем Клавочку. Ну, сделаешь ты этот самый рекорд, а потом что? Твои же товарищи и скажут…

— Евдокия! — хлопнул Алексей ладонью по столу. — Уважай людей, которые пришли в твою хату с добром! Возьми вот Клавку и ступай на кухню.

Жена примолкла, взяла за руку дочку и пошла на кухню. Она хорошо знала, что в разговорах или спорах с мягким и покладистым Алексеем есть граница, которую лучше не переступать.

— Ты делился с кем-нибудь мыслями насчет раздельной добычи и крепления забоя? — спросил у Стаханова Петров.

— Да рядили с Дюкановым.

Мирон Дюканов был парторгом участка «Никанор-Восток».

Дело в том, что до сих пор каждый забойщик сам крепил за собой выработанную лаву. Порубит немного отбойным молотком — закрепит, и снова порубит — закрепит, а потому ровно полсмены, а подчас и больше молоток лежал без дела. Алексей первым повел речь о том, чтобы изменить порядок: молоток должен работать в забое всю смену.

— И не надо больше никому говорить прежде времени, — наставлял Петров. — Сделаем дело, а потом и будем звонить к обедне, а точнее — к заутрене.

— Почему к заутрене? — удивленно посмотрел на него Стаханов.

— Потому что в забой мы отправимся на ночь, когда там не будет никого, кроме лесогонов. Не можешь же ты много раз снимать полоску в одном уступе — лаву искривишь. Значит, начнешь с верхнего и пойдешь по порядку вниз. За смену пройдешь все восемь уступов. — И глянул забойщику в глаза. — Осилишь?

Алексей подумал.

— Должен проскочить, если будет хорошее давление воздуха.

— О давлении, креплении и откатке позабочусь я сам, — положил руку на его колено Машуров. — А твое дело — думать только о молотке и своих силах, чтоб не иссякли они в первой половине смены.

— Ну, за это я ручаюсь, — с уверенностью сказал Стаханов.

— А как ты думаешь, кого поставить на крепление?

— Тихона Щиголева: у него это очень ловко выходит. А только одному закрепить всю лаву, пожалуй, накладно будет.

— Еще одного пошлем, — согласно кивнул Машуров.

— Пускай Гаврюха Борисенко идет, — попросил Алексей.