Работа над ошибками

И тогда, вероятно, вам понадобится свежий запас розовых ленточек.

Он улыбается, по-настоящему улыбается. Трогает пальцем аккуратный бантик, украшающий одну из стопок, лежащих на столе, поворачивается к помощнице и (не переставая улыбаться) говорит: они скорее светло-вишневые, вы не находите?

Краткое молчание, обмен взглядами. И вдруг, на мгновение, нас троих соединяет взрыв дружного хохота. Смех летит навстречу частичкам разделяющего нас воздуха, из которого наши легкие извлекают кислород.

Мистер Бойл не улыбался и не смеялся в то утро, когда я приставил к его горлу нож – так близко, что любое неосторожное движение с моей или его стороны могло привести к повреждению мягких тканей и обильному кровотечению. Впрочем, для него, в его положении, движение в любом случае было проблематично: я прижал его спиной к доске и держал одной рукой за челюсть. Его голова была вывернута под очень неестественным углом. Он хотел что-то сказать, но я усилил хватку, и его губы сморщились в маленькое, тугое, розовое «о» – словно его рот вдруг мутировал и превратился в анус. Движением головы он стер с доски часть схемы работы ядерной станции, и на нескольких тоненьких прядках волос остались крупицы меловой пыли.

Все вон из класса.

Сначала я хотел оставить учеников, но потом передумал. Слишком велика опасность отвлечься, слишком велик риск постороннего вмешательства. Я понимал, что, отпуская их, даю им возможность поднять тревогу, но она поднимется так или иначе, а тогда для поддержания состояния неопределенности мне хватит и одного заложника.

Быстро вон!

Какофония отодвигаемых стульев, шуршание стремительно собираемых портфелей, быстрое шарканье ног, толкотня. Никто не произнес ни слова. Дверь обо что-то стукнулась, один, второй раз и наконец с грохотом захлопнулась – так, что содрогнулись стены кабинета. Я подтащил мистера Бойла к двери и заставил его запереть ее на ключ. Правда, сначала он утверждал, что никакого ключа у него нет, но потом, после некоторого нажима с моей стороны, все же достал его из кармана пиджака. Дверь заперли, зажгли свет: щелк-щелк-щелк неоновых трубок. Я взял ключ, положил к себе в карман и подвел мистера Бойла к окнам, выходившим на спортплощадку – расположенную тремя этажами (или тридцатью футами) ниже. Следуя моим указаниям, он по очереди опустил тканевые жалюзи на каждом из окон. Я убрал руки, отодвинулся. Он потер горло, нижнюю часть лица, осторожно ощупал кожу вдоль челюсти, там, где красные вмятины от моих пальцев постепенно превращались в полоску фиолетовых синяков. Бессильно опустил руку.

Знаете, так нельзя поступать. Это абсолютно недопустимо.

Учтите, ничего физического,не то я применю нож. Это неопровержимый факт.

Я сбросил с плеча сумку, поставил ее на ближайшую парту, распустил завязки, достал содержимое, аккуратно разложил его на столе. И начал разматывать шнур.

Вы должны отдать мне ключ, сказал мистер Бойл.

Вот. (Я протянул ему блокнот и карандаши). Хотите что-то сказать, рисуйте. Или заткните пасть.

Это какое-то…

РИСУЙТЕ.

Он швырнул блокнот с карандашами на пол и отошел в начало кабинета к своему столу. Сел на деревянный стул с мягким сиденьем, по размеру – больше остальных (рыжих пластмассовых блинов на полых металлических ножках), пригладил растрепавшиеся волосы ладонью. И замер, уставившись перед собой и поглаживая указательным пальцем правой руки бритую верхнюю губу, – как будто дожидался учеников на урок. Кабинет был самый обычный, и лишь плакаты на стенах – таблица кислотности, изображение анатомического строения мужчины и женщины, таблица химических элементов, – а также ряд раковин и бунзеновские горелки указывали на то, что это лаборатория. Я подтащил к двери три парты и, поставив их одна на другую, забаррикадировал вход, потом вырвал из блокнота листок и залепил им стеклянную панель.

Я не понимаю, что…

Я показал на блокнот.

…кто вы и что вы хо…

Я быстро соорудил из бельевого шнура удавку, стремительным движением накинул петлю на голову мистеру Бойлу, туго затянул и рывком стащил его со стула на пол. Потянув один раз, я поставил его на колени, потянув еще два, заставил подползти к блокноту и карандашам.

Первой картинкой, которую он нарисовал, был спичечный человечек, подписанный «Дерек Бойл», стоящий рядом со вторым человечком, безымянным. Над ним он нарисовал знак вопроса.

Меня зовут Грегори Линн, сказал я. Сирота, холостяк, с четырех с половиной лет – единственный ребенок в семье. У меня один карий глаз и один зеленый. Скажите, сэр, имеется этому какое-нибудь научное объяснение? Что-нибудь из области пигментации? Или генетики?

Линн. Из-за затянутой на горле петли он хрипел. Я велел ему написать над спичечным анонимом мое имя.

Два Н. Л – И – два Н.

Он, насколько позволила удавка, поднял голову и вгляделся мне в лицо.

Ты, прохрипел он.

(Я улыбнулся.)Я.

В дверь забарабанили, принялись дергать за ручку. Разумеется, безрезультатно. Громкий голос:

Откройте, охрана!