Работа с риском (сборник)

Вы представляете?! Меня, благородного спасателя, рисковавшего жизнью, обвинили в краже! Гад! Часы у него пропали! Сам пропил, наверно, а на меня валит! Да там, кроме вонючей тахты, брать нечего! Какой «Rolex»?

Согласитесь, обидно. Да, фикус угробил, не отрицаю, но часы… Нате, обыщите! Меня на пороге поймали! Вообще никого никогда больше спасать не буду! Тонуть кто будет – руки не протяну! Скажет потом, что кольцо умыкнул.

Меня еще раз обыскали. Более тщательно. Никаких «ролексов», естественно, не нашли. Но на учет поставили. На всякий случай. Вдруг я все-таки их свистнул? А учет еще никому не помешал.

Веселова, узнав о гнусном навете, возмутилась.

– Да какие часы? Сосед наш последние тапочки пропил! В больницу от пьянства и попал!

Через неделю, на день Защитника Отечества, девчонки традиционно дарили нам презенты. Не знаю, как они между собой делили, кто кому дарит, но я достался Веселовой, хотя втайне мечтал о Голубевой.

Не помню точно, что она подарила. Кажется, какую-то бестолковую книжку без картинок. С нарисованным сердечком и надписью. «Успехов в учебе и поведении. Паше, который не бросает друзей в беде».

Вообще-то, я ей не друг, но не возвращать же. Лучше б «Sony Playstation» презентовала или хотя бы «Sega».

На Восьмое марта я отомстил, вручив карманный фонарик китайского производства. Безо всяких надписей. У них в подъезде света не было, так что подарок в тему. Не духи же французские и не бриллианты ей дарить? На фонарик-то еле хватило – безотцовщина.

…Не успела завершиться первая половина моих воспоминаний, как ее сменила вторая. Она заняла еще меньше времени. Где-то семь десятых секунды.

Той же весной я опять круто влип по милости Веселовой. На сей раз у нее увели подаренный мамашей велик. Опять-таки по причине ее собственной бестолковости. Дала прокатиться какому-то незнакомому переростку. Тот и уехал насовсем. Велик новый, кто ж не уедет, если хозяйка лопоухая?

Но тут мимо вновь проходил юный герой Паша Угрюмов. «Почему плачем?» Герой для форсу пообещал, что если увидит вел, то обязательно заберет.

И самое прикольное – увидел. Уже через два часа. По дороге на секцию. На велике катался какой-то долговязый. Мне опять захотелось порисоваться. Чтоб слушок долетел и до Маринки Голубевой. Типа, какой у нее отважный одноклассник. Защитник слабых и беззащитных.

Я подошел к долговязому, выкинул одним ударом из седла, сел сам и покрутил педали к Ксюхиному дому. Она, конечно, обрадовалась, чуть мне на шею не бросилась. А потом испуганно сказала:

– Паша… Но это не мой велосипед…

– Как не твой? Один в один. И марка, и цвет. Ты же на нем рассекала!

– На моем вот здесь царапина была…

– Да какая разница? Катайся на этом!

…В этот раз меня уже не ставили на учет. Потому что я и так на нем состоял. Разбирали на родительском комитете и на классном собрании. Еще повезло, что не стукнуло четырнадцати, – иначе статья голимая. Мои оправдания в расчет почему-то не брались. Ксюхины тоже. Дескать, сговорились. Меня даже хотели из школы исключить. Это ведь уже не хулиганство, а грабеж форменный. Мальчика избил и велосипед отобрал.

Клевета! Не избил, а всего один раз ударил. В нос и не больно.

Не поверили. Бандит, в общем, растет. Уголовник. Пора принимать решительные меры. Возможно, часики «Rolex» все-таки он помылил.

Смягчающие обстоятельства, что я занимаюсь в секции бокса, а не болтаюсь по улицам, в расчет не принимались.

В школе, правда, оставили. Мать директрису уломала. Мне, конечно, от нее досталось. Сильнее, чем на ринге.

Следующей осенью Веселова перешла в другую школу. Ее мамаша вторично вышла замуж, и они перебрались к новому папе. Несколько раз она приезжала в школу, но вскоре прекратила. В последний раз я видел ее во время одного из таких приездов. Мы столкнулись в кабинете труда. Я дежурил по классу и вытирал доску, а она заглянула, чтобы вымыть руку. Ухитрилась где-то вляпаться в грязь, а в кабинете имелась раковина. Не помню, о чем мы тогда говорили. Так, «привет-привет, как дела». Я тогда окончательно втюрился в Голубеву и больше ни на кого не обращал внимания.

Отмывшись от грязи, Ксюха как-то грустно посмотрела на меня, что-то прошептала и тихо ушла, забыв у раковины носовой платок, который я выбросил в ведро. А что мне еще с ним делать? Постирать, погладить и носить у сердца?

Вот и все мемуары. Сплошное, в общем, попадалово. Но…

Когда я вспоминаю о двух этих случаях, мне по непонятной причине вдруг становится удивительно тепло, словно к груди приложили горячую грелку. И, несмотря на последствия, я ни разу не пожалел, что тогда помог ей.

– Ксюха? Ты?!

– Я… Меня еще можно узнать?

– Да ты почти не изменилась!