Работаю актером

Вот так же проходила и эта работа, мы так же собрались, поговорили, потом разошлись и через четыре или там пять дней, уж не помню точно, собрались все вместе… и я с каким-то непониманием и трепетом вдруг увидел, что Вера Николаевна Пашенная почти весь свой текст знает наизусть. Она, которая была так занята! Она, которая вела курс в училище, очень много играла в Малом театре, занималась серьёзно общественной работой! И именно у неё текст был выучен!

На всю жизнь запомнил я это святое отношение к своему делу, которое старики часто нам демонстрировали.

Так вот, о работе с Урбанским. Два человека, негр и белый, скованные друг с другом, бегут из тюрьмы и вынуждены всё время быть рядом. Их отношения, изменение этих отношений — суть, сюжет произведения. Сначала они яростно ненавидят друг друга, но потом, постепенно приходят к взаимопониманию и даже, если хотите, к братской любви. Урбанский записывал негра, я — белого. Работа шла медленно и мучительно, но было в ней что-то очень для меня интересное, и я до сих пор помню могучего человека рядом с собой, взволнованную Татьяну Александровну за стёклами пульта и то, как мы старались найти всё крепнущую связь между героями пьесы. Наверное, она возникла и между нами тремя тоже.

Я здесь не собираюсь давать оценки радиоработам, я только вспоминаю те из них, которые чем-то остались в памяти. Либо удачей, либо пронзительностью, либо каким-то уроком, либо интересной встречей.

Последние годы я на радио работаю много и упорно.

Мне посчастливилось, и я считаю это действительно великим счастьем, записать «Василия Тёркина», «За далью — даль» и «Дом у дороги» Александра Трифоновича Твардовского, «Тёркин». Хрестоматийнейшая вещь. Тысячу раз на всяких самодеятельных и профессиональных сценах читанная, игранная, спетая, в расхожем виде известная и вроде бы всем понятная. Тёркин вошёл уже в плоть и в жизнь народа русского и неотделим от него, это синоним бойца — храбреца, удальца и молодца. Браться за эту работу было необычайно интересно, но и чрезвычайно опасно. В своё время замечательно читал эту поэму Дмитрий Николаевич Орлов, один из прекраснейших российских чтецов-декламаторов. Но нет, слово «декламатор», пожалуй, к нему не подходит. Он даже не был чтец, не был мастер художественного слова, это всё не точно определяет его манеру. Он был совершенно поразительный, чарующий рассказчик. Надо послушать, как он записал «Конька-Горбунка», русские сказки, какие у него передачи о деде Щукаре, как он читает четвёртую книгу «Тихого Дона». Трудно даже рассказать, до какой степени он был российски звучен. Он весь был как частушка, он был как поговорка, он был как присказка. В его странном певучем голосе звучала Россия во всей её какой-то неслыханной простоте, и наготе, и неприхотливости, и в то же время поэтичности. И его запись «Василия Тёркина» была очень известна.

Когда мне предложили заново переписать «Василия Тёркина», то я сразу понял, с какой глубочайшей ответственностью мне надо подойти к этой работе.

С режиссёром Борисом Константиновичем Дубининым мы стали вчитываться в поэму и искать в ней своё звучание. И мы поняли: если в исполнении Дмитрия Николаевича Тёркину были присущи ка-кая-то прямо-таки былинная удаль, безунывность, российская несгибаемость, то мне это выразить не дано. Я был бы в этом натужен, фальшив и неловок. Я подумал, что ведь кроме того, что Тёркин удалой, кроме того, что Тёркин весёлый, кроме того, что Тёркин забавник, кроме того, что Тёркин неунывающий, — Тёркин ещё и серьёзен. Человек, вставший не на жизнь, а на смерть за свою Родину. Знаменитые главы «Тёркин и смерть», «Тёркин и рукопашный бой» рассказывают о человеке, философски размышляющем о жизни, о смерти, о Родине, о долге, о войне, о враге. То есть, другими словами, мы с Дубининым стали искать историю человека не столько весёлого и озорного, что при нём остаётся, не столько удалого и неунывающего, что при нём остаётся, сколько крепко стоящего на земле, хозяина жизни, хозяина своих поступков, если хотите, хозяина своей Родины, которую он любит не только весело, но и верно, не только озорно, но и непреклонно. А это значит, мы стали искать какую-то другую сторону и Твардовского и Тёркина. И я думаю, что мы не придумали эту трактовку, а просто извлекли её для себя из поэмы Александра Трифоновича.

Александр Трифонович Твардовский — поэт лирический, поэт раздумывающий, поэт, который всё время не столько восклицает, сколько задумывается. Я бы сказал, что он задаёт в своих стихах больше вопросов, чем кто-либо другой. И это вопросы не человека, который сомневается, не понимает, а человека, который хочет понять ещё глубже, ещё вернее, хочет проникнуть душой в самую суть вещей.