Очень интересное сообщение доктора Гранова, точно ложащееся в колею, намеченную продвижением нашего семинара, подготовило прекрасную почву для его продолжения и позволило мне подвести вас к тому, что до сих пор в целой серии вопросов, поставленных мной перед вами, оставалось недосказанным.
А именно, что единственно в плоскости символического может быть понята функция переноса. Вокруг этого центрального момента упорядочиваются все проявления, в которых мы можем наблюдать перенос, в том числе его преломление в области воображаемого.
Чтобы доказать это, я счел наилучшим обратить ваше внимание на первое определение переноса, данное Фрейдом.
По сути перенос заключается в возобладании в явном дискурсе дискурса скрытого, относящегося к бессознательному. Такой Дискурс завладевает теми пустыми, свободными элементами, которыми являются Tagesreste, и всем тем, что в порядке предсознательного готово оказаться в распоряжении основополагающей потребности субъекта в признании. В этой пустоте, этом зазоре, при помощи того, что становится подобным образом материалом, находит свое выражение тайный, глубинный дискурс. Мы можем наблюдать его в сновидении, но так же в оговорках и всей психопатологии обыденной жизни.
Вот исходя из чего слушаем мы того, кто с нами говорит. И достаточно вспомнить наше определение дискурса бессознательного в качестве дискурса другого, чтобы понять, каким образом удается ему достичь подлинного соединения с интерсубъективностью в той полной реализации речи, которой является диалог.
Основным феноменом аналитического открытия как раз и является это отношение одного дискурса к другому, используемого им в качестве опоры. Мы обнаруживаем тут проявлениеосновного принципа семантики, состоящего в том, что каждая семантема отсылает нас к совокупности семантической системы, ко всему многообразию ее употреблений. Точно так же, во всем, что собственно относится к языку, языку человеческому, то есть используемому в речи, никогда не бывает однозначности символа. Всякая семантема имеет множество смыслов.
Отсюда вытекает та совершенно очевидная в нашем опыте и прекрасно известная лингвистам истина, что всякое значение всегда отсылает нас лишь к другому значению. С таким положением вещей, предопределившим все дальнейшее развитие их науки, лингвисты уже успели свыкнуться.
Не следует думать, будто здесь не осталось никакой двусмысленности и что Фердинанда де Соссюра, ясно увидевшего этот принцип, определения эти с самого начала совершенно устраивали.
Означающее — это слышимый материал, но тем не менее не звук. Все, что относится к порядку фонетики, не входит в состав лингвистики как таковой. Речь в ней идет о фонеме, то есть о звуке в его противопоставленности другому звуку внутри совокупности противопоставлений.
Когда говорят об означаемом, часто думают о вещи, тогда как речь идет о значении. Тем не менее, каждый раз как мы говорим, мы говорим определенные вещи — означиваемое (signifiable), через означаемое (signifie). Тут есть обманка, ведь очевидно, что язык не создан для того, чтобы обозначать вещи. Однако такая обманка имеет в человеческом языке структурное значение и в некотором смысле именно на ней основана всякая верификация истины.
Вовремя моей недавней беседы с г-ном Бенвенистом, человеком, который представляет собой крупнейшую фигуру Франции в этой области и который с полным правом может быть назван лингвистом, мне было замечено, что вещь никогда не была очевидностью. Быть может, вы будете этим удивлены, поскольку вы не являетесь лингвистами.
Давайте будем отталкиваться от понятия, что значение термина должно быть определено всей совокупностью его возможных употреблений. То же самое можно сказать и о группе терминов, и, по правде сказать, не будет никакой теории языкаесли не принимать в расчет употребления групп терминов, то есть речевых оборотов, а также синтаксических форм. Однако есть этому и граница, а именно — не может быть употреблений у предложения. Существует, таким образом, две зоны значения.
Это замечание крайне важно для нас, поскольку такие две зоны значения могут быть чем-то, на что мы опираемся: поскольку это один из способов определить различие речи и языка.
Выдающийся исследователь, Бенвенист, сделал это открытие недавно. Это открытие не опубликовано и было сообщено мне в качестве основной проблемы, занимающей исследователя в настоящее время. В нашей области оно способно навести на самые интересные размышления.
И в самом деле, отец Бернарт сказал мне: "Все, что вы только что сказали по поводу значения, разве не проиллюстрировано в "Disputatiodelocutionissignificatione", первой части книги "Demagistro'?" — "Золотые слова1." — ответил ему я. Этот текст оставил некоторый след в моей памяти, и сказанное мной в прошлый раз, безусловно, несет на себе его отпечаток. Не следует пренебрегать тем фактом, что сказанные мной слова получают подобный отклик, я бы даже сказал commemoratio, согласно выражению святого Августина, что в латинском эквивалентно припоминанию.