Работы Фрейда по технике психоанализа.

Итак, к нему обращается субъект, ранее проходивший анализ у другого аналитика. Субъект этот испытывает серьезные неприятности в своей профессиональной деятельности — деятельности интеллектуальной и по характеру своему, надо полагать, не столь уж далекой от нашей. О чем можно заключить из того, что, занимая хорошую академическую должность, анализируемый не сумел продвинуться выше по служебной лестнице в связи с невозможностью опубликовать свои научные работы. Препятствием тому служило ощущаемое им навязчивое побуждение к заимствованию чужих идей, т. е. одержимость плагиатом — точнее, совершением плагиата. В данный момент, уже после первого анализа, который принес ему было некоторое практическое облегчение, жизнь его тяготеет к одному блестящему scholar., заимствований у которого он вновь и вновь мучительно пытается избежать. Но как бы то ни было, работа его готова выйти в свет.

Но вот в один прекрасный день он является на сеанс с видом триумфатора. Доказательство у него в руках: он только что видел в библиотеке книгу, в которой все его идеи уже высказаны. Можно уверенно сказать, что он не пользовался этой книгой, так как обнаружил ее недавно. И тем не менее он теперь плагиатор поневоле. Аналитик (женщина) снявшая с него (как выражаемся мы на нашем сленге) первый слой, была права, говоря ему что-то вроде "кто однажды украл, украдет еще раз", ибо еще подростком он не упускал случая стянуть книжку или сладости.

И тут, вооруженный своими научными познаниями вкупе с решимостью и полный желания позволить нам оценить их по достоинству (боюсь, что оценки наши не будут его желанию полностью соответствовать), Эрнст Крис берет дело в свои руки. Он просит взглянуть на пресловутую книгу. Он прочитывает ее. Он обнаруживает, что на самом деле в ней нет ничего похожего на то, что вычитал в ней субъект. Именно субъект приписал автору книги все то, что он хотел сказать сам.

С этого момента, говорит нам Крис, вопрос встал совсем подругому. Вскоре обнаруживается, что уважаемый коллега присвоил, уже вторичным образом, идеи субъекта, перекроил их на свой вкус и изложил в своей работе, на него не ссылаясь. И вот эти-то идеи субъект, не признав своего, и опасался у него заимствовать.

Итак, встает заря нового понимания. Но если я скажу, что занимается она от душевной щедрости самого Криса, то это вряд ли ему понравится. С серьезностью, которую пословица приписывает Римскому папе, он мне ответит, что просто-напросто следовал известному великому принципу: начинать решение проблемы с того, что лежит на поверхности. С тем же успехом можно сказать, что он начинает с того, что к делу не относится и что в подходе его к материи столь деликатной, как факт плагиата, проскальзывает некое безотчетное донкихотство.

Придание намерению противоположного смысла, урок которого мы взяли сегодня у Фрейда заново, к чему-то, разумеется, ведет, но совсем не обязательно к объективности. Нет сомнения, что если отвлечь внимание прекрасной души от мировой несправедливости, против которой она бунтует, и указать ей на ту роль, которую она в этой несправедливости играет сама, то это пройдет для нее не без пользы. Но это не значит, что противоположное обязательно будет истинным, и если кто-то обвиняет себя в дурных намерениях, то это еще не дает нам достаточных оснований убеждать его, что он ни в чем не виновен.

И все же перед нами прекрасный случай обратить внимание на то, что если существует по крайней мере один предрассудок, от которого психоанализ должен был бы, по идее, психоаналитика избавить, то это предрассудок интеллектуальной собственности. Человеку, по стопам которого мы сейчас следуем, это помогло бы разглядеть в том, каким образом понимал ее пациент, себя самого.

И коли уж преодолен барьер запрета — скорее воображаемого, нежели реального — не позволяющего аналитику делать заключения на фактическом основании, почему бы не заметить, что само содержание идей, о котором идет здесь тяжба, тоже далеко не безразлично, и игнорировать его значит не покидать области абстракций.

Одним словом, то, как сказывается это внутреннее торможение на призвании субъекта, не следует, наверное, оставлять без внимания — при всем том, что его профессиональные последствия представляются, очевидно, более значительными в обусловленной культурой перспективе успеха.

Ибо если в изложении принципов интерпретации, которых держится психоанализ, вернувшийся отныне в лоно ego-psychology, я мог отметить у автора некоторую сдержанность, то при комментировании случая он нам никаких поблажек не делает.