Работы о Льве Толстом

Архаистичность толстовской позиции выражается в противопоставлении кон­кретным историческим оценкам и принципам («временным», как сказал бы Тол­стой) начал абстрактных («вечных»), составляющих систему понятий и правил, которая противостоит всякой системе убеждений. Эта позиция может быть назва­на архаистической потому, что, восходя к моралистическим системам XVIII в., она выглядит на фоне 60-х годов одновременно и как пережиток и как самобытное новаторство. В этом разница между системой архаистической и архаической (отста­лой). Архаистическая система — не просто элемент, оставшийся от уже преодолен­ного и доживающего свой век явления, а наоборот — заново восстающая и имею­щая основания для нового успеха, хотя и коренящаяся в прошлом, сила. Связанное с этими историческими особенностями и потому характерное для всякого архаиста «чудачество» ярко окрашивает всю систему мысли и поведения Толстого.

Система эта, проникнутая пафосом «самобытной мысли»[420], не образует никакой теории, а скорее, направлена к разрушению всякой теоретической основы и к за­мене ее нормами, «правилами». Всякая научная доктрина или теория, самым сво­им существом и существованием, вызывает борьбу со стороны системы Толстого, поскольку система эта моралистична и тем самым непременно догматична. Но эта система или позиция, именно как архаистическая, дала Толстому и силу и право выдержать натиск эпохи и не отходить от нее, а наоборот — непрерывно вклинять- ся в нее и, подвергая себя ее давлению, отвечать ей соответственным сопротивле­нием. Так, убедившись в том, что «изящной литературе нет места теперь для пуб­лики», Толстой не отходит в сторону от современности, а берется за школу — с тем, чтобы через нее вернуться к литературе. Именно эта позиция, и только она, в тех исторических условиях, в которых жил Толстой, сохраняла для него возможность художественной работы как способа своеобразной полемики и борьбы с современ­ностью. Периодические отходы от этой работы в область педагогики, философии, общественной деятельности и т. д. диктовались той же позицией — как способы ее закрепления и пропаганды, как демонстрация ее жизнеспособности. Архаистиче­ская позиция, занятая Толстым в борьбе с современностью, требовала от него со­ответственных стратегических приемов. Если другие, как Тургенев, применяли главным образом тактические движения, то Толстой действовал как стратег — то применяя наполеоновскую систему «быстроты и натиска», то, по-кутузовски, отступая вглубь и выжидая. Тактические приемы вроде тургеневского «Довольно» были для Толстого неприемлемы и недопустимы — весь смысл его позиции и сис­темы был в том, чтобы преодолеть натиск истории. Можно сказать вообще, что Толстой вел войну не столько с той или другой современностью, сколько с исто­рией как таковой — с самым фактом исторического процесса. Он, как архаист, не хотел с ним соглашаться, не допускал его возможности. Только при такой позиции можно было в 60-х годах написать «Войну и мир», а в 70-х — «Анну Каренину».

2

Позиция Толстого делала для него особенно важным и трудным вопрос об от­ношениях с людьми и о выборе друзей как один из вопросов поведения. Все его дружеские связи характерны и значительны своим историческим смыслом — как связи, порожденные и обусловленные не простыми бытовыми («биографическими») случайностями, а самыми особенностями его позиции и происходящими в ней изменениями. Недаром каждый период его жизни может быть обозначен именами людей, служивших ему в данный момент опорой. Тургенев, Анненков, Дружинин, В. Боткин — так прошли 50-е годы. К концу этой эпохи, после «Семейного счастья» и краха намеченной и начатой в тесном общении с «бесценным триумвиратом» литературной карьеры, Толстой начинает искать других людей. К началу 60-х годов отношения с В. Боткиным почти прерываются, а отношения с Дружининым, самым «полезным» для Толстого 50-х годов человеком, принимают форму обыкновенных приятельских отношений и продолжаются по инерции[421]. Толстой приступает к вы­бору нового друга.