Работы о Льве Толстом

«Весь оборот мыслей Риля вертится около следующего: современная жизнь ложна и искусственна, общество нуждается в пересоздании, в освежении. Соци­альные теории новейшего времени все вздор, потому что отрицают историческую Thatsache, народную почву, органическое начало жизни вообще. Обращаясь к прошедшему в жизни общественной, к настоящему в жизни народной, — Риль находит в нем живое органическое начало, от которого современная социальная жизнь уклонилась в своем развитии вследствие разных обстоятельств, вследствие, между прочим, усиления государственного элемента, отвлеченной бюрократии и т. п. Риль бросается изучать это органическое начало — в германском народе. — Но ты чувствуешь, что это органическое начало для него важно, как таковое, а не по внутреннему своему содержанию. Само собой разумеется, что каждый народ за­ключает в себе начало органическое, имеет живое непосредственное бытие, и чу­хонец и гренландец, — следовательно, важно именно — что за начало, чем богата непосредственная природа. — Но Риль становится к народу в положение Natur- forscher'a, подсматривает законы органического начала, его проявления. Его кни­ги носят названия Naturgeschichte des Voiles, als Grundlage der deutschen Social-politik. Разумеется, в естественной истории народа важен непосредственный быт народа, проявляющийся в семье, в Gemeinleben, приходящий к сознанию самого себя в Gemeinde, в Haus. (Действительно — замечательно, как сильно в германском на­роде начало семейное и идея «дома».) Можешь себе представить, как Риль, в своих поисках за органическим, с жаром хватается за все, где еще сохранилась непосред­ственность быта, где есть остатки жизни, или другими словами (чего он сам не со­знает), где начало органическое не успело еще совершить логический процесс своего развития. Так, напр., он чуть-чуть не гордится тем, что в Германии еще есть места, где живут в курных избах! Радость его законна и понятна. Эти курные избы имеют, конечно, будущность, т. е. запас жизни, запас лет впереди. Но Риль не понимает, что эти избы совершают тот же логический процесс развития, как и прежние избы, логическим путем дошедшие до казармы, до современных зданий. Риль не пони­мает, что идея семьи и дома, вне быта непосредственного, требует высшей, созна­тельной, нравственной основы, почвы религиозной, которой не может создать ни католицизм, ни протестантизм и которая если и существует еще в германском об­ществе, то только как явление непосредственное, как непоследовательность бла­городной человеческой природы. — Итак, Риль, поймавши органическое начало, изучает его явления и законы, возвещает их германскому миру и требует, чтобы общество освежилось ими, возвратилось к ним и укрепилось в них процессом со­знания. Силы, охраняющие это органическое начало, которого выражением явля­ется вообще die Sitte, — это простой народ и аристократия. — Он идет так далеко, Риль, что серьезно мечтает в своих книгах о том времени, когда опять улицы все будут кривые, а дома стоять боком, а не фасадом к улице, по древнему германско­му обыкновению! — Все это построение очень замечательно и, без всякого сомне­ния, могло бы современную германскую жизнь и Socialpolitik освежить притоком коренных народных начал, придать ей силы и здоровья на многое число лет. Но от внимания Риля и немцев вообще ускользает именно то, что современное общество есть результат прежнего, что современная жизнь есть именно то самое органическое начало, только дошедшее до своего крайнего развития; что то же зерно принесет те же плоды; что наконец — крепость первоначальных отпрысков этого зерна в исто­рии обусловливается цельностью религиозной жизни, и в этом отношении като­лицизм был бесконечно могущественнее протестантизма, разъединяющего общи­ну, выдвинувшего начало личности и убившего живое начало социальной жизни, доведшего Германию до той абстрактности, которая в настоящее время составляет ее славу и болезнь. — Возвращаюсь к Рилю. Как немец вообще, он совершенно удовлетворился своим построением, и что именно как-то неприятно в нем — это совершенное удовлетворение, успокоение и самодовольство. Сначала, когда я читал первые его две книги, я воображал, что ему нужно и интересно знать начало славянской общины. Нисколько. Он вполне удовлетворяется тем германским на­чалом, которого живую непосредственность он нашел в современном германском народе. Нашел луковицу и воображает, что это что-нибудь особенное, отличное от того дерева, которого тень оказывается такою убийственною! Можешь вообще вообразить, как он дорожит всем непосредственным в народе и готов был бы обра­тить его в conserve! — Само собою разумеется, я не старался разрушать его верова­ния и вообще не пытаюсь лишать немцев надежды на спасение; только задаю им вопросы; но, заслыша в моих вопросах присутствие arrifcre-pensde, они приходят в тревожное, смущенное, а иногда и в раздраженное состояние. — Во всяком случае Риль — с своим исканием и удовлетворением — очень интересное явление для истории германского общества и вполне оценено и понято может быть только нами. Я думаю, я верно передал квинтэссенцию Риля, вернее, чем он сам бы».