Работы о Льве Толстом

Одна из постоянных тем Готхельфа, подробно разработанная именно в «Uli der Knecht» («Работник Ули»), это — отношения хозяина и работника[458]: хозяин учит работника советами и наказаниями, как надо жить, чтобы стать настоящим зажи­точным крестьянином. Готхельф — яростный противник политических и социаль­ных нововведений, разлагающих патриархальный уклад крестьянской жизни. Такие вещи, как «Uli der Knecht», «Uli der Pachter», «Geld und Geist», представляют собой своеобразный крестьянский эпос, построенный на уважении к земледель­ческому труду, к семейному и нравственному укладу немецкого крестьянина; дру­гие вещи («Der Geltstag, oder die Wirtschaft nach der neuen Mode», «Jakobs, des Hand- werkgesellen, Wanderungen durch die Schweiz», «Kathi, die Grossmutter») являются сатирическим изображением новых нравов и идей, памфлетом на современность. В полном согласии с Рилем Готхельф считает, что социализм, как тенденция к уравнению, коренится в чувстве зависти и в страсти к наслаждениям: пролетариат, в отличие от крестьянского сословия, есть сословие недовольных, завидующих. Излагая «нравственную тенденцию» своей книги, Риль пишет: «Пусть бюргер снова проникнется желанием оставаться бюргером, крестьянин — крестьянином;

аристократ пусть не считает себя существом привилегированным и не стремится к исключительному господству над всеми. Я желал бы пробудить в моих соотече­ственниках такую гордость, чтобы каждый с радостью признавал себя членом того общественного круга, к которому он принадлежит по своему рождению, воспита­нию, образованию, по обычаям и профессии». В другом месте Риль говорит, что настоящий крестьянин никогда не стыдится своего звания и не завидует бари­ну—у него нет стремления выступить из черты своих занятий и превратиться в рантье; между тем фабричный рабочий желает не только повышения заработной платы — он хочет перестать быть рабочим: «В этой жалкой зависти, проходящей через все общественные классы вплоть до самых высших, лежит наиболее презрен­ная и безнравственная причина социальных смут. Крестьянин еще не знает этой зависти, он еще одушевлен благородной гордостью сословного духа» и т. д. Инте­ресно, что непосредственно после этих рассуждений Риль говорит о Готхельфе (см. цитату выше).

Итак, Риль, Готхельф и Ауербах образуют вместе основной узел немецкого на­родничества 40-х годов, причем первые два особенно характерны и последовательны не только как литераторы, а и как идеологи этого народничества, противопостав­ляющего себя в равной мере и полицейским тенденциям прусской государственно­сти, и революционным тенденциям немецкой интеллигенции. Политический либе­рализм соединяется у них с социальным архаизмом — сочетание характерное и для Толстого. Риль прямо так и заявляет: «Можно держаться конституционных взглядов в политике и в то же время быть приверженцем сословного устройства в социальном вопросе». Характерно для них презрение к чистой политике, постоянно сквозящее и у Толстого (ср. отзыв о Фрёбеле — «политика истощила его всего»). Готхельф в одном из своих предисловий, всегда очень злободневных и полемичных, пишет: «Политической жизнью называется жизнь в политике, забвение всего, кроме поли­тики, полное пленение политикой. Но политика ведь не отечество, политика не община, политика не имеет связи ни с душой ни с богом. Политическая жизнь есть нечто вроде болезни... Кто полагает, что народ должен жить постоянно напряженной политической жизнью, тот ошибается также, как тот, кто вообразил бы, что человек должен всегда лежать в лихорадке».

Если Ауербах — автор изящных и несколько сентиментальных «деревенских рассказов» (до некоторой степени аналогичных «Запискам охотника» Тургенева), то Готхельф — явление совсем другого порядка, более глубокое и значительное. К литературной моде на народные рассказы, охватившей Германию в 40-х годах, Готхельф, как зачинатель и принципиальный народник, относился иронически, видя в этих новых писателях своих подражателей и эпигонов. В 1846 г. (как раз в этом году вышла книга Ауербаха «Shrift und Volk») Готхельф писал своему другу: «Теперь, когда я овладел этим полем и бодро езжу по нем на своей лошадке, за мной потащилась сюда мода на народную литературу (Volksschriftstellerei). Старые опи­сания придворной и рыцарской жизни надоели: то, что прежде имело успех, пере­стало действовать. Тогда придумали новый лозунг. «Народ, о народ!» раздались крики и воззвания со всех сторон. Писатели всех сортов устремились к этому полю». Среди этих писателей Готхельф разумел, вероятно, и Ауербаха.