Рабство и данничество у восточных славян

Прямое несогласие с «главой советских историков» выразил А. П. Пьянков, поставивший под сомнение тезис об отмирании рабства в средневековой Руси и его якобы патриархальном только характере.⁴² По мнению ученого, «развитие феодального строя не сокращало сферу применения холопьего труда, а, наоборот, расширяло ее».⁴³

Мысль А. П. Пьянкова насчет необоснованности предположения о том, будто рабство на Руси отмирало, разделял А. А. Зимин,⁴⁴ который, оспаривая утверждение Б. Д. Грекова о сокращении княжеского и боярского холоповладения на протяжении XIV-XV вв., не нашел в духовных грамотах указанной поры никаких свидетельств «увеличения отпуска холопов на свободу». Он даже высказал догадку, что на исходе XV века «абсолютная численность холопов (в связи с ростом феодального землевладения и народонаселения) несколько увеличилась». Вместе с тем «удельный вес несвободной челяди в хозяйстве феодала к концу изучаемого периода, очевидно, уменьшился».⁴⁵

Важной вехой в познании истории восточнославянского и древнерусского рабства явилась книга А. А. Зимина «Холопы на Руси». Говоря о рабовладении у восточных славян, историк подчеркивает патриархальный его характер. Рабов в восточнославянском обществе заводили преимущественно с целью получения выкупа и продажи на внешнем рынке.⁴⁶ На Руси XII-XIII вв. рабы теряют значительную роль в «торговом балансе» и все более тесно связываются с «хозяйственной жизнью растущей феодальной вотчины».⁴⁷

Весьма существенную роль А. А. Зимин отводит рабам в процессе «формирования класса феодально зависимых крестьян». С одной стороны, этот класс образовывался «за счет постепенной ликвидации свободного сельского населения», а с другой — в результате «превращения холопов в крепостных крестьян».⁴⁸ Это последнее социальное явление, по словам А.А.Зимина, «отмечалось в трудах советских историков, но сколько-нибудь серьезного значения исследователи ему не придавали».⁴⁹ И вот он постарался восполнить данный пробел. Но, как бывает порою, чересчур увлекся и почти все феодальные элементы вотчинного населения (смердов, закупов, рядовичей) вывел из рабства — челядинства, или холопства.⁵⁰ А. А. Зимин, таким образом, с лихвой выполнил давнее пожелание М. М. Цвибака: показать, как рабство «превращается в источник феодализации, серваж». При этом историк никоим образом не отвергал «марксистскую концепцию о переходе Руси непосредственно к феодальному строю от первобытнообщинного, минуя рабовладельческую формацию».⁵¹ Однако пересмотр этой концепции не означал отхода от марксистской теории исторического процесса. Поэтому некоторые исследователи, оставаясь на почве марксизма, все же пытались истолковать общественный строй восточных славян с другой точки зрения.

Н. Л. Рубинштейн, всматриваясь в контуры социальной организации, проступающие в Древнейшей Правде, обнаружил «только две основные социальные категории - мужа и челядина. Муж — свободный общинник... Свободному общиннику-мужу противостоит патриархальный раб — челядин».⁵² Еще более решительны в своих заключениях А. П. Пьянков и В. И. Горемыкина: первый настаивал на существовании раннерабовладельческого общества у антов, а вторая — в Киевской Руси X-XI вв.⁵³ Однако большинство советских историков отвергло столь смелые попытки, сохраняя старое мнение о том, что переход восточнославянского общества к феодализму был совершен непосредственно от первобытнообщинного строя без каких-либо промежуточных рабовладельческих ступеней.

Какие выводы следуют из проделанного нами, по необходимости краткого экскурса в область отечественной историографии восточнославянского рабства? Первый вывод состоит в том, что проблема рабовладения у восточных славян до сих пор остается в современной исторической науке дискуссионной и потому нуждающейся в дальнейших изысканиях. Надо также сказать, что изучение процессов возникновения и развития рабства в социальной жизни восточного славянства имеет очень важное значение в сфере познания общественной эволюции наших предков. Наконец, без исследования рабства у восточных славян невозможно правильно понять историю рабовладения эпохи Древней Руси.

При ближайшем рассмотрении института восточно-славянского рабства обнаруживается его тесная связь с данничеством, обусловленная общностью происхождения этих социальных явлений. Война, военное принуждение — единый источник рабства и данничества. Вот почему успешное изучение проблемы рабства без обращения к данничеству едва ли достижимо и, — наоборот. Однако со стороны общественных связей даннические отношения сами по себе представляют огромный интерес для историка.

В дореволюционной исторической науке данничество привлекало внимание исследователей в плане финансовой политики и удовлетворения материальных потребностей князя и его дружины. К этому надо добавить, что все написанное о данях в дворянской и буржуазной историографии представляет собой отрывочные высказывания, в лучшем случае — краткие очерки.⁵⁴