Рабство и данничество у восточных славян

А. Н. Сахаров пытается рассматривать новгородскую дань варягам с точки зрения дипломатической практики Византии, откупавшейся от грабительских нападений воинственных и жадных до богатства варваров. «Русь, — пишет он, — не оставалась в стороне от дипломатических традиций раннего средневековья, и договоры с Византией 60-х годов IX в. и 907 г. не были единственными в ее политической истории конца IX-начала X в. У нас есть свидетельства о заключении Русью договоров "мира и любви" и с другими государственными объединениями. В первую очередь здесь следует сказать о варягах».¹⁶⁰

По А. Н. Сахарову, следовательно, получается, что между Византией, платившей дань варварам, и Русью (а точнее было бы сказать: племенным союзом словен), дававшей дань варягам, нет принципиального различия: обе страны строили свои отношения с внешним миром в рамках «дипломатических традиций раннего средневековья». Но это — поверхностный взгляд, скользящий по историческим явлениям и не задерживающийся на их сути. В результате историческая картина расплывается, теряя свои конкретные черты. А суть состоит в том, что данничество есть порождение архаических обществ. Тяга к нему — имманентное их свойство. Что касается византийского общества, достигшего вершин цивилизации и потому далеко ушедшего вперед от варварских обществ, то для него данничество было чужеродным, навязываемым извне. Для варваров же оно являлось своего рода формой бытия. Отсюда у них непрестанные военные походы и войны, предпринимаемые с целью поиска данников. Поэтому Византию и восточнославянские племена, обложенные данью, разделяет целая эпоха, о чем исследователю нельзя забывать, дабы искусственно и зря не сближать Византийскую империю, откупающуюся от варварских нападений, с новгородскими словенами, уплачивающими дань таким же, как и они, варварам — варягам, и не рассматривать поведение словен и варягов с точки зрения «дипломатических традиций раннего средневековья». Последняя формула тут, пожалуй, вовсе неуместна. Ведь Разве можно разбой и грабеж, пусть даже оформленные Договором «мира и любви», относить к разряду дипломатических акций, хотя бы и раннего средневековья? По-видимому, нет. Прибегая к подобной терминологии, мы модернизируем историю, преждевременно цивилизуя наших предков, в чем нет никакой надобности, ибо их история и без того наполнена яркими и впечатляющими событиями. Вернемся, однако, к летописному свидетельству о трехсотгривенной дани Новгорода варягам.

Данное свидетельство иногда связывают с рассказом летописца под 1014 годом: «Ярославу же сущу Нове городе, и уроком дающю Кыеву две тысяче гривен от года до года, а тысячю Новегороде гридем раздаваху И тако даяху вси посадници новъгородьстии, а Ярослав сего не даяше к Кыеву отцю своему. И рече Володимер: "Требите путь и мостите мост", — хотяшеть бо на Ярослава ити, на сына своего, но разболеся».¹⁶¹

С. М. Соловьев по поводу этого летописного сообщения замечал: «Преемник Рюрика оставил Новгород, но не отказался от владычества над ним: вместе с другими покоренными племенами Новгородцы принуждены были признать зависимость свою от князя Киевского, знаком которой служила дань Киеву в две тысячи гривен. Кроме этой ежегодной дани, Новгородцы обязаны были давать посаднику своему сперва 300, а потом 1000 гривен для раздачи дружине, которая блюла за сохранением внутреннего наряда, общественной безопасности».¹⁶² С. М. Соловьев, как видим, излагает события в Новгороде во времена Олега, комбинируя, а точнее сливая два известия летописца, причем его нисколько не смущает, что в первом из них говорится об уплате дани варягам без упоминания посадников, а во втором — о раздаче посадниками, одним из которых был Ярослав, денег «гридем», или дружине, куда входили, по всей видимости, и неваряги. Отождествлять эту дачу с данью нет никаких оснований. И все же А. Е. Пресняков, подобно С. М. Соловьеву, не усматривает здесь каких-нибудь различий. Он пишет: «Про времена Владимировы читаем: "Ярославу же сущю Новегороде и уроком дающю Кыеву две тысяче гривен от года и до года, а тысячю Новегороде гридем раздаваху". Не умея объяснить различие в числах, полагаю, однако, что это та же дань "мира деля", которую Олег "устави Варягом дань даяти от Новагорода гривен 300 на лето, мира деля"».¹⁶³