Рабство и данничество у восточных славян

Большинство современных исследователей, как уже отмечалось, связывает падение родового общества с IX столетием, ставшим начальной хронологической гранью раннефеодального периода в исторической жизни восточных славян. Но вот однажды Б. А. Рыбаков, вглядываясь в события последней четверти X в., примет «много новых явлений, связанных с глубокими внутренними процессами». Он увидел, как «неудержимо распадались родовые связи, шло расслоение деревни, выделялись устойчивые индивидуальные хозяйства», как совершался переход от «верви-рода к верви-общине» от «коллективного родового земледелия к более прогрессивному тогда индивидуальному».⁴⁴⁶ Его взору открылся «процесс деструкции замкнутых родовых ячеек высвобождавший то изгоев, потерпевших поражение в борьбе с сородичами, то крестьянские семьи, вырвавшиеся из принудительного родового сообщества и ищущие опоры вне своих старых связей».⁴⁴⁷ Но то был эпизод в идейном поиске Б. А. Рыбакова, несколько с его стороны экстравагантный и неожиданный для научной общественности, а быть может, и для самого исследователя, поскольку совсем незадолго до того в одном солидном академическом издании он утверждал: «Период между VI и IX столетиями — это время наиболее интенсивного перехода от первобытнообщинного строя к феодальному, время создания экономических и социальных предпосылок феодализма и возникновения классовых отношений, завершившееся созданием феодального государства Руси в IХ-Х вв.».⁴⁴⁸

Б. А. Рыбаков вернулся, как и следовало ожидать, на «прямоезжий» торный путь советской историографии происхождения феодализма в России, констатируя существование в У1И-1Х вв. сложившегося в Среднем Поднепровье «раннефеодального государства с верховyjй собственностью на землю, вассалитетом, основанным на земельных владениях», обозревая тысячи боярских замков-хором, стихийно возникавших в это время яо всей Руси и знаменовавших собой «рождение новых феодальных отношений».⁴⁴⁹

Возвращение Б. А. Рыбакова «на круги своя» в большей мере зависело от инерционного воздействия историографической среды, в которой пришлось ему вращаться, чем от притяжения фактов, извлекаемых из исторических источников. Если следовать последним, то именно вторая половина Х-начало XI столетия окажется временем, когда завершался распад родоплеменного строя у восточных славян. Проявление этого процесса подтверждается значительным количеством признаков.

Важным показателем разложения старой родовой организации было появление в восточнославянском обществе бедняков и неимущих людей. Нарастание их шло, конечно, медленно и постепенно, но само возникновение подобных элементов в обществе говорило о том, что солидарность и защита со стороны родовых групп стала давать серьезные сбои. О существовании бедных узнаем уже из сведений, относящихся к первой половине X в. По рассказу Ибн Фадлана, русы, если кто из них заболел, «то они разобьют для него палатку в стороне от себя, оставят его в ней, положат вместе с ним некоторое количество хлеба и воды и не приближаются к нему и не говорят с ним, особенно если он бедняк или невольник…».⁴⁵⁰ Похороны бедного человека, по свидетельству Ибн Фадлана, заметно отличались от похорон богатого: «Если это бедный человек из их (русов. — числа, то делают маленький корабль, кладут его в Него и сжигают его [корабль]».⁴⁵¹ Т. М. Калинина, комментируя данное сообщение арабского писателя, замечает: «Ибн Фадлан рассказывает, что в составе русов были бедные люди. В случае смерти бедняка, как пишет Ибн Фадлан, его все же не оставляли, а сжигали что, вероятно, свидетельствует не только о вхождении его полноправным членом в состав "людей Дома", но и о выраженном социальном неравенстве среди его членов».⁴⁵² Едва ли можно совместить мысль о бедняке как полноправном члене в составе "людей дома" с тезисом о его социальном неравенстве среди членов этого дома. Приниженный бытовой статус бедняка не вызывает сомнений. Но это не значит, что в социальном плане, с точки зрения прав и обязанностей свободного члена общества, он находился в ущербном положении сравни тельно с остальными русами.

Во второй половине X в. количество бедных, судя по всему, возросло, и они стали привычным явлением в Киеве. Князь Владимир, призывая киевлян креститься, называет среди них убогих и нищих.⁴⁵³ Он взял на себя попечение о бедных и нищих, кормил их, раздавал убогим богатства.⁴⁵⁴ И это особенно показательно, поскольку говорит о том, что эти люди оказались вне сферы родственных связей, один на один со своей горькой, как степная полынь, долей. И таких людей, выпавших из родственных коллективов и утративших защиту и покровительство родичей, к исходу X в. было, по всей видимости, множество. К ним относились, помимо прочих, изгои, упоминаемые Правдой Ярослава.