Рабство по контракту

— Наденька, мы придумаем что-нибудь, придумаем непременно — и все будет хорошо! Ты мне веришь? Ну, скажи — веришь? Все будет отлично, ты только не плачь, пожалуйста!

— Ага. Больше не буду! — она решительно тряхнула головой, вытерла слезы и героически попыталась улыбнуться. — Поехали домой, ладно? Там уже, наверное, Найда заждалась.

— Поехали! — он улыбнулся ей в ответ и повернул ключ в замке зажигания.

Глава 18 Тьма перед рассветом

Павел проснулся в предрассветный час, когда ночь уже отступает понемногу, но и до восхода солнца еще далеко. Когда-то, еще в институте, он читал, что именно в это время — часа в четыре утра — совершается абсолютное большинство самоубийств… И сейчас от души пожалел тех несчастных, кто наложил на себя руки, не найдя сил дотянуть до рассвета.

За окном завывал ветер, мела метель и вороны тревожно каркали, будто перекрикиваясь между собой, переговариваясь на своем языке. Даже Найда, свернувшаяся клубочком на коврике у кровати, спала неспокойно — то рычала, то жалобно повизгивала, будто дралась с кем-то, нервно подергивала всеми четырьмя лапами… Неужели собаки тоже видят сны? Наверное, видят.

И для него эта ночь выдалась нелегкой. Вечером они с Марьяной долго разговаривали и в постели еще шептались и успокаивали друг друга, а потом заснули, обнявшись, словно двое испуганных детей, которые пытаются согреться.

А приснилось такое, что просто в дрожь бросает! Даже сейчас Павел зябко поежился как от озноба. До сих пор перед глазами стоит эта картина.

Он видел огромную паутину из серых нитей, простирающуюся в пустоте. Выглядела она совершенно так же, как и обыкновенная — но при многократном увеличении. Если посмотреть в микроскоп, то даже муха покажется монстром, а уж паук и вовсе выглядит как персонаж фильма ужасов, порожденный буйной фантазией художника… Только вместо мух в паутине запутались живые люди. Одни еще полны сил, от других остались только высохшие оболочки, кто-то уже смирился со своей участью, а кто-то бьется, пытаясь освободиться, но со стороны видно, что исход у всех один.

Зрелище было такое страшное, что Павел хотел было бежать прочь — и не смог. Миг — и липкая паутина опутала и его самого. Вот она сжимает все теснее и теснее, давит на грудь, не дает дышать… Еще немного — и больше не останется сил, каждый глоток воздуха — как последний. Он извивался, силясь освободиться, вырваться…

И проснулся.

Теперь он лежал в холодном поту, с бьющимся сердцем, и безуспешно пытался хоть немного успокоиться и привести мысли в порядок. То, что рассказала Марьяна, не добавляло оптимизма. Он-то думал, что в его власти уйти или остаться, а получается, что и здесь не так все просто. Можно, конечно, успокаивать себя тем, что все это — только совпадения, и жить спокойно. Ну, или попытаться по крайней мере.

Но некая часть его существа точно знала, что это только пустые отговорки и на самом деле офис, оформленный по последнему слову дизайнерской мысли, — всего лишь декорация, приманка, рассчитанная на таких, как он. Глупых и жадных людишек, падких на внешний лоск, на разноцветные погремушки, украшенные наклейками, которыми можно хвастаться друг перед другом, словно малыши в песочнице…

А платить за это приходится жизнью.

По всему выходило, что отступать ему некуда. Уволиться — значит, обречь себя не только на полунищенское существование, это бы еще куда ни шло, но и ждать скорой смерти. Остаться — тоже никак не возможно. Превратиться в еще один винтик адской машины, предать себя — это ведь тоже смерть, только более замедленная, растянутая во времени.

В общем, куда ни кинь — все клин.

И потом — если даже каким-то чудом удастся выкрутиться самому, то как же Надя? Вдруг с ней что-нибудь случится? От одной этой мысли стало нехорошо. Странно даже — еще совсем недавно он думал только о себе, а теперь рядом доверчиво спит женщина, и потерять ее — все равно что свою душу… Как теперь быть, если любовь делает человека таким уязвимым? Но и без нее — жизни нет.

К утру небо затянули плотные облака и снег посыпался крупными, пушистыми хлопьями. Павел с Марьяной сидели на кухне, допивая кофе. Они молчали, словно не решаясь заговорить о том, что тревожило обоих.

Пытаясь заполнить неловкую паузу, Павел включил телевизор. На экране мелькали картинки новостей из жизни большого города: где-то открылся новый универмаг, где-то строят целый квартал элитного жилья посреди вековой дубравы под протесты местных бабушек, где-то машины столкнулись… Привычный информационный шум, заполняющий пространство. Смотреть и слушать было совершенно неинтересно, Павел переключил канал — и в следующий миг сильно пожалел об этом.

Перед ними была фотография какого-то парня. В общем, самое обыкновенное лицо, даже симпатичное. Но за кадром диктор вещал замогильным голосом: