Рабы ГБ

"Я спросил у него, а чем бы я сам мог помочь в этой борьбе? Он ответил: "Мы хотели бы получить от вас независимое экспертное заключение - в форме изложения вашего личного мнения - по тем или иным интересующим нас вопросам". Как водится, он обратился к моему гражданскому долгу, к сознательности и т. п. Я не видел особых причин отказываться от такой формы сотрудничества и дал соответствующую подписку, выбрав себе, как у них принято, конспиративную фамилию".

Согласился, дал подписку, выбрал себе псевдоним, подальше?

"Меня начали грызть сомнения: не будут ли от меня добиваться сведений о людях, представляющих интерес для КГБ? Недоверие к этой организации (по крайней мере, к той ее части, которая выполняет функции политической полиции) у большинства из нас в крови, а у меня к тому же был репрессирован дед. Поэтому я не исключал, что в случае отказа поставлять КГБ интересующие их сведения, они специально будут распространять обо мне сведения, что я стукач, а это, естественно, повлекло бы разрыв отношений со многими из моих Друзей, особенно из тех, кто был близок к диссидентским кругам".

Что же он сделал, услышав подобное предложение? То, что только и можно сделать в подобной ситуации - он поставил в известность об этом предложении всех своих друзей не только у себя в городе, но и в разных городах страны:

"Конечно, я нарушил условия, оговоренные в подписке о сотрудничестве, но другого выхода я не видел. Мои друзья приняли все это к сведению".

Ну, а что дальше?

Два или три раза от В. Ю. Забродина КГБ пытался получить сведения о людях, ему близких, но он категорически отказывался говорить на эти темы. И эти личные темы его куратор перестали затрагивать.

"Что же от меня реально получил КГБ? Во-первых, попросили написать, какие виды материального сырья Дальнего Востока могли бы представлять интерес для соседних государств - Китая, Японии, Кореи. Когда я сказал, что являюсь специалистом по экономике минерального сырья, мне заявили, что это не имеет значения, так как такого рода оценки даются несколькими не связанными друг с другом экспертами, а лишь только потом они сводятся вместе и докладываются руководству:

Вряд ли в этом вопросе я оказал существенную помощь государству и КГБ в его контрразведывательной работе.

Второй круг вопросов был связан с получаемыми мною материалами из-за границы. Я - действительный член Международной ассоциации планетологии, и поэтому много лет получаю из Института лунных и планетных исследований (США) 3-4 раза в год специализированный журнал и разного рода информацию. Меня попросили написать заключение - стоит или нет их переводить и издавать на русском языке. По правде сказать, ни одной работы, изданной по-русски, я так и не увидел, несмотря на то, что мои отзывы о них были положительными.

Наконец, третий круг вопросов лично для меня представлял большой интерес. Он включал мои соображения о состоянии науки в стране и, в частности, на Дальнем Востоке. На составление записок по этим вопросам я потратил много времени, так как надеялся, что если мои соображения поступят к руководству страны по линии КГБ, то к ним прислушаются. Но все оказалось глухо: мои записки никакого воздействия не оказали.

У меня крепло убеждение, что мое сотрудничество нужно было КГБ только для галочки, и мои записки, в лучшем случае, хранятся в каких-нибудь покрытых пылью папках, поскольку ни в организации научной работы, ни в организации геологической службы улучшений так и не произошло".

И хочу процитировать последние строчки письма Владимира Юрьевича Забродина:

"Мне 54 года. Я убежденный беспартийный в отношении всех существующих в стране партий. Сотрудничество с КГБ не принесло мне никаких выгод. Денег или подарков мне не предлагали. Правда, трижды куратор уговаривал меня принять участие в международных симпозиумах у нас и за рубежом, но я, по понятным причинам, отказывался. Безусловно, это в какой-то мере отрицательно сказалось на моей научной работе, но я рассматриваю этот отрицательный результат как плату за мое сотрудничество с КГБ и виню в этом только себя".

Я понимаю чувства Владимира Юрьевича.

Нет, он не делал ничего плохого, и совесть его чиста. Но почему, почему же даже сейчас, когда уже прошло время и он может открыто рассказать о своем безобидном, в принципе, сотрудничестве с КГБ, такой горький осадок остался в его душе?

И опять я о том же, о том же...

Нет, все-таки не об истории стукачества в России пишу я.

Да, когда копался в архивах, когда читал письма от них, когда наконец-то встречался со стукачами с глазу на глаз, думал: да, книга будет об этом, и только об этом.

Но чем дальше писалось, тем больше и больше осознавал: да нет, брат, не в подписках дело и даже не в КГБ. ЗОНА - понятие более широкое, чем та или иная профессиональная деятельность. ЗОНА проходит где-то посерединке человеческой души, и даже не от времени зависит - переступит человек эту тоненькую границу, гордо откажется переступать или испуганно замрет на границе.