Рабы ГБ

А потом мы вместе попали в аварию. Мы ехали ко мне домой, маленький сын баловался в машине с дверцей. Я сделал Резкий поворот, и сын вывалился из машины. Англичанин ехал за мной, и он прикрыл сына своей машиной - не дал транспортному потоку раздавить его. Вот так это было...

И я повторил своему куратору: "Не трогай его! Он - патриот своей страны, и для нас хорошо, что он не пойдет на предательство... Хотя бы идеологически нужно. Они должны понять, что среди нас тоже есть хорошие люди..."

- И чем закончилась эта история? Удалось твоему куратору завербовать этого англичанина?

- Он удивительно быстро уехал из Союза... Произошло это так. В моем доме я познакомил его с Володей. Между ними на кухне произошел какой-то нехороший разговор. Очевидно, тот склонял его на какую-то грязь...

- Ты переживал из-за этого?

- У меня начали открываться глаза...

- Скажи, в УПДК, как мне известно, следили не только за иностранцами, но и друг за другом? Ведь вся эта Система была пронизана стукачами...

- Меня и на это склоняли... Я пришел в УПДК довольно зрелым человеком. В студенческие годы сознание мое еще было не оформлено, но я уже серьезно относился к людям и к морали. Хотя, конечно, что это была за мораль... Отношение к общечеловеческой морали было испорчено еще в детстве. Мораль была коммунистической, главное в которой: если ты защищаешь ленинские идеи то для этого хороши все средства. Так нас воспитывали...

Когда я только пришел на работу в английское посольство, мне было предложено сообщать об атмосфере, царившей там среди русского персонала, о людях, об их привычках... Я отделывался общими фразами и не хотел называть фамилии. А потом в открытую сказал, что это мне не подходит. От меня отстали... Правда, раза три-четыре снова подступали, но весьма и весьма осторожно, зная мой характер.

Однако я совершенно убежден, что если не все, то абсолютное большинство русских, работающих в посольствах, стучат друг на друга...

- То есть ты был в Системе, но не считал себя выше, чище Системы?

- Не совсем так... Я ИМ что-то сообщал, и получал за это разные льготы и послабления. Мне прощалось все на свете, даже если я что-то делал не так. Я опаздывал на работу -- на это закрывали глаза. Я совершал аварию - мне ее прощали... Но я работал на НИХ очень самоотверженно, потому что, повторяю, видел в англичанах и других западниках врагов.

- Да, трудно. Костя, тебе пришлось...

- Ну что "да"? Все это было, было... Но потом все чаще и чаще я стал думать: если они враги, то почему с такой болью относятся к тому, что у нас происходит? И я стал все реже и реже ходить на встречи со своими кураторами.

- Ну а они? Как они сейчас?

- Милиция, которая охраняет посольство, тоже из этой же Системы. И вот один из милиционеров сказал мне недавно в большом подпитии: "Костя, остановись! Что ты делаешь! Я видел твое дело в 5-м управлении... Тебя уже под расстрел можно... На тебя там столько нарисовано - страшно стало!" И я понял, что уже давно у них под колпаком.

- Они сейчас пытаются на тебя воздействовать?

- Я ни от кого не скрываю, что со мной происходит... Свои взгляды, свои сомнения... Они знали, что когда-нибудь я скажу всю правду, какой бы страшной она ни была... Со мной сначала терпеливо, часа по два-три беседовали... Они поняли, что это бесполезно. Я стал уже не тем, что раньше... Им это очень не нравится..."

Исповедь Константина Д., шофера английского посла, была опубликована в двух номерах "Литературной газеты". Теперь о том, что не было напечатано, да и не могло быть напечатанным тогда.

Когда вышла первая часть нашего диалога, разразился колоссальный скандал, и прежде всего - в Англии.

Я это почувствовал и сам, когда, приехав утром в редакцию, застал на пороге своего кабинета целую толпу английских коллег с микрофонами, блокнотами и телекамерами.

Что он еще сказал? Что будет напечатано на следующей неделе? Возил ли он Маргарет Тэтчер? Какие сведения он передавал на следующей неделе? посыпались на меня ВОПРОСЫ.

- Стоп, ребята! - оборвал я своих коллег. - Дождитесь следующей недели, все узнаете!

- Ну, а мне ты можешь показать текст? - отозвал меня в сторону Питер Прингл, корреспондент "Индепендента", с которым мы были знакомы уже давно и успели подружиться.

- Питер, обещаю тебе! Ты увидишь полосу до того, как ее увидят все, то есть на день раньше. Сейчас - не могу...

Тогда же, помню, Питер рассказал, что утром целая толпа журналистов - и не только англичан, американцев, канадцев, - приехала в английское посольство на Софийской набережной в надежде встретиться с самим Константином, но дальше ворот никого не пустили: у посольства была выставлена усиленная охрана.

Я волновался: что там с самим Константином, где он, как? Но связаться в тот день с ним не было никакой возможности.

Он позвонил мне сам поздно вечером и рассказал, что его целый день прятали от журналистов в дальних комнатах посольства.

- Посол очень расстроен, - сказал Константин. - Он мне сказал: "Ну, был агентом и оставался бы им! Зачем же поднимать скандал вокруг этого!"