Рабы свободы: Документальные повести

Получается, убили физиологическим раствором и дигаленом — легким сердечным средством из листьев наперстянки.

Такова официальная версия, навязанная Крючкову, придуманная Лубянкой и санкционированная Кремлем. Инсценировка многие годы принималась за правду жизни, да и как не поверить, если за ее достоверность персонажи заплатили жизнью!

Но был ведь, был документ, обязательный, точный, который фиксировал течение болезни Горького, до самого конца…

Мы никогда не узнаем правду о смерти Горького, сокрушались горьковеды, история болезни его не сохранилась!

И вот эта документальная хроника последних дней, часов и даже минут писателя — медицинская история болезни, извлеченная из бездонных подвалов Лубянки, — лежит передо мной. Сшитая простыми нитками фотокопия тетрадки, исписанной лечащим врачом Горького — Львом Григорьевичем Левиным, чернилами, местами трудноразборчивым почерком, но текст датирован тем временем, писался день за днем по ходу болезни Горького и, значит, непреложно достоверен.

Раскроем же историю болезни Горького, проследим течение его жизни к неизбежному концу и сравним эту подлинную хронику с той официальной версией, которая отпечаталась в показаниях Крючкова. И сразу же мы наткнемся на явные расхождения. Мы увидим, что правильный диагноз был установлен своевременно, что не раз созывались консилиумы лучших врачей и принимались самые решительные меры для спасения уже безнадежно изношенного и разбитого болезнью организма. Что стоило следствию, если бы оно заботилось об истине, заглянуть в историю болезни? Обязано было! Видимо, и заглянули, и спрятали потом записи врачей подальше, и продержали в своих запасниках до нынешних дней!

Итак —

Пешков-Горький Алексей Максимович

История болезни

Кремлевская поликлиника Лечсанупра Кремля

28 мая 1936. Вчера А. М. возвратился из Крыма в Москву. Дорогу перенес тяжело, без сна, трудно было дышать <…> (На полях: «грипп»).

1 июня.<…> (На полях: «Грипп, бронхопневмония»).

2 июня. Ночь почти без сна <…>. Консультация с проф. Р. А. Лурия и доц. Е. Гинзбургом[183] <…> Резкие изменения в обоих легких, связанные со старым туберкулезным процессом <…> (На полях: «Грипп, бронхопневмония»).

4 июня. Спал мало. Т — 37.0. Консультация с проф. Д. Д. Плетневым. Диагноз — тот же <…> Положение очень серьезное <…>

5 июня. 13 час. Консультация с проф. Г. Ф. Лангом[184]. Диагноз и терапия остаются те же. Кислород <…>

7 июня. 10 час. Консультация. Ночь на 7-ое июня прошла относительно спокойно. А.М. спал с частыми перерывами, моментов острого упадка сердечной деятельности в течение ночи не было <…> Новых воспалительных очагов в легких нет. Больной несколько бодрее, чем был всегда. Терапия та же.

Левин, М. Кончаловский[185], Г. Ланг <…>

8 июня. Консультация. Общее состояние по-прежнему остается тяжелым <…> В 5-м часу дня положение еще ухудшилось <…>

Обложка истории болезни А. М. Горького

1936

История болезни A. M. Горького

1936

Наступил кризис. В этот день ситуация казалась настолько безнадежной, что врачи решили — конец неизбежен. Близкие Горького — Екатерина Павловна Пешкова, Тимоша, Мария Игнатьевна Будберг, Черткова, Ракицкий — пришли к нему для последнего прощания.

Что произошло у постели умирающего дальше, я восстанавливаю по их воспоминаниям.

Горький открыл глаза и сказал:

— Я уже далеко, мне так трудно возвращаться…

И после паузы:

— Я всю жизнь думал, как бы мне изукрасить этот момент…

Вошел Крючков и сообщил, что едет Сталин (видимо, он уже предупредил Сталина о состоянии Горького по телефону).

— Пусть едут… если успеют, — сказал Алексей Максимович.

Черткова, вспомнив, как еще в Сорренто она однажды воскресила Горького, впрыснув ему лошадиную дозу камфары, пошла советоваться к Левину:

— Разрешите мне впрыснуть двадцать кубиков, если все равно положение безнадежно.

Левин махнул рукой:

— Делайте что хотите.